Каким бы ни было это слово, будь то «долг», «работа» или что-то другое, значение было одним и тем же.

Адам был моим, а я его.

Навсегда.

Адам

Тогда

— Куда ты собрался?

— На тренировку, — ответил я равнодушно, чувствуя именно это.

Я не понимал, почему Мария лезет ко мне. Мы не были обычными мужем и женой. Мы никогда не целовались, никогда не спали вместе, у нас не было совместной спальни. У нас даже не было совместного ребенка. Фредди не был моим сыном, но я относился к нему как к родному, только не делал этого в присутствии Марии, что, к счастью для меня, но к несчастью для него, происходило нечасто. Торговый центр привлекал внимание «моей» жены больше, чем родной сын, что делало ее еще большей дурой, чем я думал.

Он был моим корешем, и в том, что он связан родственными отношениями со своей матерью, его вины не было, поэтому мне приходилось компенсировать тот факт, что она была лживой мстительной сукой, а его отец был больным ублюдком, которого я надеялся больше никогда не увидеть.

Остановившись возле его стульчика, я наклонился и поцеловал Фредди в лоб. Его хихиканье вызвало у меня улыбку, особенно потому, что его лицо было усеяно крошками, и, как обычно, Мария сердито посмотрела на нас. Она ревновала. Ревновала к собственному ребенку.

Я был уверен, что она не хочет меня, но чем больше я отдалялся от нее, тем сильнее она проявляла ко мне интерес.

Была причина, по которой на двери моей спальни был замок.

Я никогда не жаждал видеть ее задницу рядом с собой, а сейчас тем более.

Когда я вспоминал нашу с Теей встречу в Форт-Уэрте, мне казалось, это было на прошлой неделе, а не несколько месяцев назад.

Складывалось такое ощущение, что время ускользает сквозь мои пальцы, несмотря на то, что каждый мой день был предельно занят.

У Марии случился выкидыш, и я знал, что это было самопроизвольно. Через несколько недель после того, как я вернулся из Техаса, она приняла кучу таблеток, и после того, как ей промыли желудок, она потеряла ребенка.

С тех пор ее родители постоянно просили меня, чтобы я заставил ее вести себя как жену и мать, но она к этому не стремилась.

Она была дерьмовой женой и еще более дерьмовой матерью, повесившей воспитание своего сына на меня и няню, если только не приходило время играть роль хорошей маленькой домохозяйки перед нашими родителями.

Мы жили в гостевом доме, расположенном недалеко от главного в поместье ее отца. Это был большая постройка с четырьмя спальнями, двумя огромными гостиными и большой кухней, смежной со столовой. Как ни странно, мне здесь было комфортно. Мне нравилось находиться вдали от родителей — ну, по крайней мере, от мамы. С тех пор как посадили Каина, Роберт реально начал интересоваться мной, а также Теей, что, честно говоря, меня очень обрадовало.

Тее был нужен кто-то вроде моего отца, кто-то целеустремленный, кто действительно был воодушевлен, когда дело доходило до достижения целей.

Я знал, какова была новая цель Теи. Деньги. Она хотела их. Много.

Я хотел бы дать ей их, но у меня был один маленький траст, доступ к которому я получу только в двадцать пять лет, и только при условии наличия у меня высшего образования. Я понятия не имел, сколько будет стоить нанять адвоката по уголовным делам, но что-то подсказывало, что чертовски дорого.

Хотел бы я достать эти деньги, чтобы отдать их Тее, но я был рад, что у нее появилась цель.

Что-то в ней, в том, как она проживала свою жизнь, подсказывало, что убеждения ее народа глубоко в ней заложены, несмотря на то, что когда умерла ее бабушка, Тея была еще очень маленькой.

Я много читал о цыганах, поэтому знал, как они не любят быть обремененными вещами. Наличие большого количества вещей не означало, что ты был счастливее или богаче. Наоборот, это означало, что ты увяз, отягощен тем, что на самом деле тебе не нужно. Это означало, что ты угодил в ловушку, лишился свободы, возможности двигаться дальше, отправиться в следующее место, к которому стремился.

Я был уверен, что то, что она выросла в бедности, также помогло укрепиться ей в этих убеждениях. Когда у тебя нет денег, ты не можешь ничего купить, но теперь все было иначе, они у нее были. Я знал, что мои родители открыли Тее счёт, с помощью которого она могла покупать нужное для школы и для плавания, но, насколько я мог видеть, она не покупала новую одежду, а только реально необходимые для школы вещи — ноутбук, книги, форму.

Тея: Я в бассейне. Где ты?

Когда пришло сообщение, мое сердце забилось. Тея подняла свои щиты выше, чем обычно, но с тех пор, как я обнаружил ее, дрожащую, возле лаборатории, она немного их опустила. Мы виделись не так часто, как мне бы хотелось, но, все же, чаще, чем раньше.

Улыбаясь сообщению, я быстро удалил его и еще раз поцеловал Фредди, сказав ему: «Съешь свой банан».

Он нахмурился, но тут же подчинился, хотя до этого последние двадцать минут Мария безрезультатно упрашивала Фредди съесть его.

Я сдержал улыбку, готовую снова растянуть мои губы — у ребенка был хороший вкус.

Проведя рукой по его шелковистым волосам и, не сказав ни слова жене, я двинулся к выходу.

Конечно же, она помчалась за мной.

Когда Мария схватила меня за руку, я нахмурился.

— Какого черта ты делаешь? — тихо зарычал я и оглянулся, чтобы убедиться, что Фредди нас не слышит.

— Мне нужно поговорить с тобой, — резко ответила она, — и, видя, что ты уже в шаге от этой проклятой двери, я решила остановить тебя.

— Никогда не трогай меня снова, — нахмурился я.

Она сжала губы.

— Что? Думаешь, у меня какая-то болезнь?

Возможно, если ты шлюха.

— Ты приносишь несчастья, — прошипел я ей в лицо, заставив ее сделать шаг назад.

Глаза Марии вспыхнули от ярости, но она быстро подавила все эмоции на своем лице.

— Звонил твой брат.

— И что? — фыркнул я.

Мне было интересно, какого черта Каин до сих пор общается с Марией. В каком отчаянии надо быть, чтобы звонить ей. Черт, из-за нее его едва не посадили за мнимое изнасилование — иногда мне казалось, что я единственный, кто это помнил.

Мои родители просто отмахнулись от этого, а также от того, что Мария сделала с Теей, будто она автоматически стала невиновной только потому, что родила Фредди. Что ж, она все еще была в этом виновата. Фредди был единственной хорошей вещью, которую она сделала в своей жалкой жизни.

— И что? — возмутилась она в ответ, вторгаясь в мои мысли. — Он твой брат. Тебя не волнует