Хоури решила, что она еще очень далека от этого, хотя то, о чем говорит призрак, в основном верно.

– Знаешь, – сказала она, – если Силвест несет ответственность за появление этой сущности, то убивать его я буду с наслаждением, и тут никаких нравственных проблем не возникнет.

– Отлично. А мои новости не так уж и беспросветны. Когда я посылала «ищеек» в ЦАП, вместе с ними отправилась и моя аватара. Из доклада вернувшихся «ищеек» я узнала, что Вольева аватару не заметила. Правда, с тех пор прошло больше двух лет, но у меня нет оснований для пессимистических допущений.

– Если аватара не была уничтожена самим Похитителем Солнц.

– Разумное предположение, – согласилась Мадемуазель. – Но если Похититель Солнц так умен, как мне кажется, он не сделает ничего, что может привлечь внимание к нему самому. А он не может быть уверен, что аватару в Систему запустила не Вольева. У нее ведь могли возникнуть собственные сомнения.

– А зачем это сделала ты?

– Чтобы в случае необходимости самой захватить контроль над ЦАПом.

Если бы у Кэлвина была могила, думал Силвест, он вертелся бы там быстрее, чем Цербер вертится вокруг нейтронной звезды Гадес. Он бы бесился из-за насилия, которому подвергается его лучшее изделие. Вот только Кэлвин на самом деле жив, хоть и лишился тела задолго до того, как его имитация соорудила зрительный аппарат для Дэна.

Подобные рассуждения позволяли держать боль в узде. Хотя, если по правде, без нее не проходило и минуты с тех пор, как Силвеста захватили мятежники. Фолкендер льстит себе, если верит, что причиняемая им боль хоть в малейшей степени усиливает страдания Силвеста.

Но в конце концов благодаря некоему чуду она ослабла.

Как будто вакуум образовался в мозгу – заполненная космическим холодом неведомая вакуоль. Но изъять боль – все равно что изъять какую-то важную подпорку для организма. Силвесту казалось, что он в любой миг может рухнуть, что все его внутренние балконы и карнизы угрожающе кренятся под напором собственного веса. Потребовались огромные усилия, чтобы вернуть хоть отчасти внутреннее равновесие.

И вот теперь в поле его зрения появились бесцветные полупрозрачные призраки.

Через секунду они стали твердеть и приобретать четкие очертания. Комната – почти без мебели, с голыми стенами, как он и представлял. Силуэт человека в маске, склонившийся над ним. Ладонь в чем-то вроде перчатки из блестящего хрома. Перчатка кончалась не пальцами, а множеством осьминожьих щупальцев. Эти манипуляторы тоже металлически сверкали. В глазу торчала сложная лупа – вернее, система луп, – соединенная с перчаткой суставчатым тросиком. Лицо было бледным, как брюхо ящерицы, второй глаз казался расфокусированным и синюшным. Лоб был забрызган кровью. Она казалась серо-зеленой, но Силвест все равно знал, что это кровь.

Вообще-то, все, что он видел, было серо-зеленым.

Перчатка исчезла – Фолкендер стащил ее с запястья другой рукой. Обнажившаяся кисть была покрыта какой-то жирной мазью.

Он стал складывать в чемоданчик свои инструменты.

– Что ж, я не обещал чуда, – сказал он. – Да вам и не следовало его ждать.

Фолкендер двигался рывками, и Силвест не сразу сообразил: глаза улавливают всего три-четыре «кадра» в секунду. Весь мир уподобился карандашным рисункам, которые ребятишки делают на полях учебников, а затем приводят в движение, пропуская страницы между большим и указательным пальцами. Через каждые несколько секунд неприятно менялись глубина и резкость изображения. Сам Фолкендер, например, казался контррельефом, вырезанным в стене камеры. Иногда часть поля зрения сминалась и оставалась в таком состоянии секунд десять, даже если Силвест переводил глаза в другую точку.

И все-таки это было зрение. Вернее, двоюродный брат-идиот настоящего зрения.

– Спасибо, – сказал Силвест. – Так… все же лучше.

– Я думаю, нам пора идти, – произнес врач. – Мы уже на пять минут опаздываем.

Силвест кивнул, и даже этого слабого движения было достаточно, чтобы вызвать пульсирующую мигрень. Но это было ничто в сравнении с теми муками, которые он испытал, пока Фолкендер занимался его глазами.

Он сам встал с кушетки. Может быть, потому, что сейчас Силвест шел к двери с определенным намерением (в первый раз он чуть не врезался в нее), сам факт перехода через порог показался ему противоестественным, абсурдным. Как будто он должен был шагнуть в пустоту с утеса.

Его подводило чувство равновесия: привык передвигаться в темноте, а теперь возвращение зрения разбалансировало организм. Но мало-помалу головокружение шло на спад, а потом и парочка громил из «Истинного пути» выскочила в коридор, чтобы подхватить Силвеста под руки.

Фолкендер тащился сзади.

– Будьте осторожны, могут быть сбои в восприятии…

Но хотя Силвест и слышал слова врача, их смысла он не улавливал. Он понял теперь, где находится, и это явилось для него шоком. Через двадцать лет разлуки Силвест снова был дома.

Его тюрьмой был Мантель, которого он не видел и почти не вспоминал с момента переворота.

На подходе к Дельте Павлина, год 2564-й

Вольева сидела одна в огромной полусфере рубки, под голографическим изображением системы Ресургема. Ее кресло, подобно остальным, пустовавшим, находилось на конце длинной суставчатой «руки», что позволяло мгновенно перенестись в любую точку рубки. На протяжении многих часов, подперев подбородок, Вольева всматривалась в модель планетарной системы, как дитя в блестящую игрушку.

Дельта Павлина казалась кусочком раскаленной докрасна амбры, помещенным в центр орбит одиннадцати главных планет, которые занимали на модели те же места, что и их оригиналы в космосе на данный момент. Пятна астероидной пыли, камней и комет обращались по своим эллипсам. Вся система была окружена своего рода гало – узким поясом Койпера, состоящим из ледяной мелочи. Пояс отличался выраженной асимметрией – результат воздействия нейтронной звезды, невидимого двойника Павлина.

То, что рассматривала Вольева, было компьютерной моделью, а вовсе не копией видимой с корабля картины. Конечно, датчики «Ностальгии по бесконечности» были достаточно чуткими, чтобы увидеть все небесные тела на такой дистанции, но, во-первых, изображение было бы искажено релятивистскими эффектами, а во-вторых, получился бы снимок системы, какой она была годы назад, то есть положение планет сейчас не соответствовало бы реальному. Так как план подхода будет опираться на использование газовых гигантов системы для прикрытия и гравитационного торможения, Вольевой необходимо знать их местонахождение на момент прибытия корабля.

А кроме того, прежде чем корабль встанет на орбиту Ресургема, обогнавший его «передовой дозор» незаметно проведет разведку. Исключительно важно сделать так, чтобы его полет происходил при оптимальном расположении планет.