– Из-за тебя он услышал мое признание, – обвинила она. – А теперь я мертва.

– Ты мертва, потому что тебя убила Имоджен. В этом нет моей вины.

Ливия склонила голову набок.

– Так вот что у тебя в голове? Мне казалось, ты лучше, Ава.

– На самом деле нет.

– Тогда, наверное, ты не та, за кого я тебя принимала. – Ливия стянула с запястья потрепанный браслет дружбы. Он замерцал и исчез.

Ава медленно выдохнула.

– Они не могут ко мне прикоснуться, – успокаивала она себя, продолжая идти. – Они нереальны.

– Ничто не коснется тебя, – произнес чей-то голос.

Имоджен. На ней был облегающий наряд, который Ава помнила по зеркальному залу. Ее голова свешивалась под кошмарным углом, а из-под платья торчала раздробленная бедренная кость. Даже сейчас она умудрялась позировать, аккуратно выставив вперед сломанную ногу.

– Кто ты? – спросила Имоджен. – Кто ты на самом деле?

Теперь Ава понятия не имела. Может быть, она и есть та жуткая девица в зеркале, с жесткими чертами и кривой усмешкой, которая потешается над всеми остальными, совершенно пустая внутри?

– Кто ты? – повторила Имоджен. Она провела ногтями по коже и рассекла ее. Ее плоть была серой.

– Я все еще жива, – ответила Ава. – А вот ты – нет.

Ава закрыла глаза и заставила себя пройти прямо сквозь Имоджен. Она почуяла теплый, дурно пахнущий ветерок – и ничего больше. Когда она оглянулась, призрак исчез.

Ава смогла это сделать.

Она вышла на открытое пространство. Зеркальный лабиринт стоял прямо перед ней, а на его крыше сидел Клем. В груди на месте сердца зияла дыра, сквозь которую Ава видела темное небо. Клем качал ногами и стучал пятками о дерево. Тук, тук, тук.

– Признайся, – предложил он.

– Отправляйся в ад. – Она продолжала идти.

Клем поднес губную гармошку ко рту и сыграл семь основных аккордов. Ава остановилась.

– С чего бы мне расстраиваться из-за твоей смерти? – удивилась она.

Он опустил губную гармошку.

– Признайся, – откликнулся он более холодно.

– Думаешь, я буду тебя жалеть? После всего, что ты наделал?

Ей не стоило участвовать в играх Шепчущего. Но Клем спровоцировал Аву. Эмоции захлестнули ее, изнутри поднималось знакомое чувство вины.

– Признайся, – повторил он, улыбаясь уголком губ.

Музыка ярмарки гудела в голове Авы, мешая думать.

– Не было времени тебя предупредить, – неожиданно произнесла она, практически умоляя. – А если бы было, что тогда?

– Тебе хотелось, чтобы я умер, – заявил Клем, крутя губную гармошку все быстрее и быстрее. – Признайся.

Ава проглотила комок в горле. Она не могла признаться. Проговориться – значит позволить Эсме стать Единственной. Ава сможет помочь Джоли, только если никто не впустит в себя Шепчущего. Она крепче сжала колышек от палатки в руке.

– Ты хуже всех нас, – заметил Клем, злобно ухмыляясь. – Но, в конце концов, он все равно сломает тебя.

– Ты прав, – согласилась она, швыряя металлический колышек ему в голову. Призрак растворился. – Но не все мы ломаемся одинаково.

Мерцающие светодиоды отражались от каждой зеркальной поверхности. Ава шагала сквозь созвездия, держась одной рукой за стену. Она не могла доверять собственным глазам и ушам. Но она привыкла ориентироваться в мире, удерживая собственные мысли под замком. Поэтому Ава верила: все получится.

А потом из зеркал вышел Ноа. Он не был похож на остальных. Он выглядел слишком реальным для призрака, но слишком обескровленным для живого. По его лицу стекала вода, разливаясь лужицей у ног. Ноа подошел к ней, а следом, зацепившись за босые ноги, волочились водоросли.

– Ноа, – выдохнула она. – Почему ты ушел?

Снаружи прогремел гром. Замигали огни, запахло сырой тлеющей древесиной и серой.

– Исчезновение – моя фишка, – усмехнулся Ноа.

– Да. – Ава хотела коснуться его, но остановила себя. – На самом деле тебя здесь нет.

Его улыбка исчезла.

– Потому что ты опоздала. Или, может быть, не захотела так же, как не захотела помогать Рэйчел.

Ава внимательно наблюдала за ним. Он был почти живым, любопытные искорки плясали в его глазах. Но Ноа умер.

Ава встала на цыпочки и потянулась, чтобы поцеловать пустое место, где должны были быть его губы.

– Прощай, Ноа, – прошептала она. Когда она открыла глаза, его уже не было.

Ее внимание привлекли раздавшиеся со стороны зеркала медленные хлопки. Шепчущий наблюдал за ней с выражением, отдаленно напоминавшим ухмылку.

– Отлично справляешься, – промурлыкал он.

– Отпусти Джоли! – рявкнула Ава. Он только улыбнулся в ответ, и она замахнулась своим оружием на зеркало. Стекло разлетелось на тысячи сверкающих осколков.

Но Шепчущий материализовался в следующем зеркале. Теперь он не выглядел настолько довольным.

– Ты все еще не понимаешь, да? Правила игры устанавливаю я, а не ты. Ты не имеешь права просить меня о чем-то.

– Я не просила, – парировала она.

– Ты утомила меня. Думаешь, я никогда не лишал Единственных языка?

– Я никогда не буду твоей Единственной.

– Тогда ею будет Эсме, а ты не сможешь помочь Джоли. Я позабочусь об этом. Единственный способ спасти Джоли – это впустить меня. Либо ты, либо Эсме. Выбирай.

– Я выберу третий вариант. Ни одна из нас.

– Альфред был таким же, как ты. Он отказывался быть моим Единственным, но все равно не смог помешать мне. Все, что мне оставалось делать, – это ждать, когда придет маленькая виноватая Ливия. Бессмертная сущность вроде меня не будет переживать из-за сорокалетнего ожидания.

– Ты будешь ждать вечно. Запертый в своем мире, наедине с собой.

– Ты считаешь себя сильной, но в конце концов все ломаются, – вздохнул он. – Это твой выбор. Убей Эсме и спаси Джоли или спаси свою собственную душу, но тогда Джоли умрет.

– Иди к черту! – Ава замахнулась на его зеркало, но Шепчущий исчез прежде, чем разбилось стекло. Он не вернулся. Ава предположила, что он сказал все, что хотел. Он вытолкнул игроков на арену и теперь намерен сидеть и смотреть.

У Авы не было другого выхода, кроме как идти дальше по избранному пути. Сквозь дверной проем, в бесконечные арки лабиринта. Сотня проходов во всех направлениях, и только один из них настоящий. Тысяча отражений Авы наблюдала за ней. И вдруг что-то зашевелилось. В зеркала шагнула Эсме. Тысяча Эсме, три тысячи воющих волков. Белоснежные волосы ее были растрепаны, глаза лихорадочно горели.