Она снова помрачнела, забарабанила пальцами по стойке.

– А я ведь особо про Стаса ничего не знаю. Но можно предположить – родители, коллеги, любимая девушка. И объясняться с ними придется мне. Если поставить себя на место его матери, то с ума можно сойти.

– Можно. Так, – я вытащила из стопки какой-то журнал, – вот, не получается не думать, тупо читай глянец. Извилины распрямляет и успокаивает. Хотя, – я мелком посмотрела на обложку, – вот именно этот журнал – исключение из правил. Обожаю «Esquire», и статьи, и фотографии там – полный улет. Я с сыном и мужем всегда из-за него дерусь. Угадай, кто выигрывает? Это мужской журнал, но мне в последнее время кажется, что если что-либо предназначено для женщин – то как-то оно излишне просто, до примитива.

Девушка, отбросив назад непослушные волосы, и без интереса начала листать страницы. На коричневую деревянную панель барной стойки вдруг выпала записка.

«Милый, не могу дождаться нашей встречи. Не ругайся на меня за эти сюрпризы. Ничего не могу с собой поделать. Хочу, чтобы ты нашел эту записку и еще раз услышал: я очень-очень люблю тебя...»

А ведь я помню эти аккуратные круглые буковки. Я, конечно, не графолог, но у меня профессиональная память на вот такие детали, нюансы. Мне кажется, записку писала погибшая горничная, Таня Комарова. Это ее почерк.

Делаю знак официанту.

– Смотрите, вам записка.

– Мне? – он быстро читает текст, а потом с гордостью протягивает свежеокольцованную золотым ободком руку. – Это кому-то из ребят, меня такое уже не интересует, и все наши девчонки это знают. Моя Натка им чуть что – патлы сразу повыдирает. А где была эта записка? Странно, «Esquire» мы ведь вообще не выписываем, «GQ» для мужчин, «Elle», вроде, для девушек, и ежедневные газеты. Думаю, «Esquire» кто-то оставил в баре, забыл, а я его машинально положил в общую стопку. Хотя нет, я помню... Сегодня точно никаких журналов не было, сегодня в бар почти никто не заходил. Наверное, раньше, и не в мою смену.

– Надо выяснить, – заявляю я, внимательно оглядывая простое лицо паренька. Врет или говорит правду? – Позвоните всем, кто здесь работает. Вряд ли таких ребят много. И номера телефонов коллег у вас должны быть.

Марина послушно читает «Esquire», и, кажется, уже не слышит, о чем мы разговариваем. А ведь если все так, как я предполагаю, мне очень скоро понадобится ее помощь...

– Чего пришел? А впрочем, ладно. Все равно бы этим дело кончилось. Садись поудобнее. Садись, потому что я хочу рассказать тебе одну историю. И мне придется это делать долго, она очень длинная.

Итак, жил-был мальчик. Звали его Василий Горецкий. И имелись у него мама и папа, которые работали в Эрмитаже, водили экскурсии для туристов. Когда мальчик вырос, то решил пойти по стопам родителей, стать искусствоведом. Наверное, у него был талант – он еще не окончил институт, а его уже взяли на работу в музей. Должно быть, Вася очень любил и искусство, и Эрмитаж, мало кто из студентов, при любых родителях, получает первое официальное рабочее место в таком юном возрасте и в таком солидном учреждении. Только деньги наш Вася любил еще больше...

Все еще помнят тот процесс, недавно дело было. Валентина Горецкая, не самая молодая уже женщина, отдавшая Эрмитажу многие годы, была арестована и пошла под суд за систематическую кражу экспонатов. Она якобы воровала – а муж и сын реализовывали. Причем так успешно, что следствие и по сей день не может установить нахождение большинства украденных вещей. Вся страна дружно порицала гнусную расхитительницу старинных сокровищ Валентину Горецкую. А на самом деле ею, может, надо восхищаться. Как достойна восхищения любая мать, самозабвенно отдающая ребенку свою жизнь и свободу. Это, конечно, извращенный и бессмысленный, типично иррационально-материнский – но героизм. Мне он очень понятен: дети ведь не просили у родителей их заводить, значит, родители обязаны всю жизнь нести ответственность за своих чад, помогать им и поддерживать. Но мой сын Женька, выросший, как сорная трава, почти без вмешательства садовника, мог бы порассказать, как в этом случае мои теории расходятся с прозой жизни. По моргу он у меня в младенчестве, конечно, не шастал, но один дома сидел постоянно...

Итак, Горецкие. Я узнала, нашла в Интернете публикации: местные журналисты не верили в виновность Валентины, писали о том, что она оговорила себя ради спасения сына.

Впрочем, когда у нас разворачивались жаркие битвы за справедливость правосудия? Дело закрыто, преступник, признавший свою вину, за решеткой, следствие и общественность в общем и целом удовлетворенно молчат. А что там на самом деле случилось, никого особо не волнует.

Но я говорила про Васю. Так вот, Вася, конечно же, совершенно не оценил материнской жертвы. Выражаясь суровым языком протокола, на путь исправления так и не встал. Значительно поумнел – да только вот не в той области.

Сегодняшнее время лояльно к таким людям. Теоретически все догадываются: не может парень двадцати пяти лет от роду, официально не работающий, не занимающийся бизнесом, не получавший наследства жить на широкую ногу в полной гармонии со статьями Уголовного кодекса. Ну и какая разница, кто там что понимает. От этого ситуация не меняется. И вот наш Вася жил не тужил. Тырил с сообщниками всяческие антикварные ценности, проводил махинации, покупал-продавал, не исключаю, что и убивал – но ментам не попадался. Ни в чем себе не отказывал: квартирка на Невском, престижная иномарка, регулярно подновляемый заграничный загар. Только на барышень ему тратиться не приходилось, любили его страстно и самозабвенно. Может, он бы еще сам приплатил, за меньшую страстность.

Тяжело быть в заложниках у красоты. Все хотят если не получить, так хотя бы погреться рядом, сколько выйдет, как отпущено. Понятная в принципе реакция на солнце. А оно тоже устает, между прочим.

Я даже не пытаюсь анализировать, как Вася узнал про то, что в замке находится рисунок Лермонтова. Вариантов слишком много – случайно разговорился с кем-то из строителей, дошло через третьи руки, раскопал информацию в архиве.

Узнал – и узнал. Только, как выяснилось, не попасть сюда, в замок, случайному незнакомому человеку, никаким боком не попасть.

Но если поставить цель...

И если учесть острый перманентный дефицит мужчин в провинции...

И помнить про божественную внешность нашего Васи...

Вариант с устройством в качестве персонала он вряд ли счел привлекательным. Во-первых, надо вкалывать, от рассвета до заката, как во всех частных конторах; пахать, а не раритет искать. Во-вторых, придется показывать документы, «светиться», оставлять концы. Нет, лучше уж охмурить Ассоль местного разлива, поманить девочку розовыми парусами, в которые задрапированы черные намерения; так проще и к тому же приятнее.

Я думаю, Таня Комарова очень радовалась и его просьбе держать язык за зубами, и свиданиям, проходившим в условиях строжайшей конспирации. Бедняжка, должно быть, думала: успеет еще перед подружками похвастаться. А пока – не буди лихо, узнают – уведут, в лучших традициях истинной женской дружбы.