— Но как это возможно? — спросил я в полном смятении, не позволив миссис Симпсон разойтись. — Вы же сказали, что не существует второго сэра Артура Конан Дойла…

Дойл ответил не сразу. Он опустил взгляд к наполовину выпитой чашке чая, задумчиво мешая в ней ложечкой. Он делал это машинально, издавая однообразный приглушенный звук. Когда Дойл мне ответил, его голос стал как-то глубже и тише.

— Действительно, не существует. По крайней мере в этом Лондоне…

— В «этом» Лондоне? — повторил я, не понимая уже ничего. — Насколько мне известно, не существует больше никакого другого Лондона. Были, правда, предложения какое-то место в колониях назвать так же, с добавлением «новый», но…

— Я говорю не о колониях, мистер Ватсон, — прервал меня Дойл нетерпеливо. Это у него уже превращалось в привычку — неприятную привычку. Он все больше усваивал манеры Холмса. — Я имею в виду другой Лондон… в другой Англии… на другой Земле…

Дойл замолчал, оставив меня в недоумении — закончил он фразу или нет, во всяком случае, мысль не была завершена. Какой «другой» Лондон? «Другая» Англия? Что может означать эта «другая Земля»? Нет ничего «другого». И Лондон, и Англия, и тем более Земля — единственны.

— Что это за бессмыслица, мистер Дойл? — спросил я наконец, пытаясь придать голосу некоторую мужественность, однако прозвучал мой вопрос как-то пискляво и слегка испуганно. — О каких «других» местах вы говорите? Нет никакого другого Лондона, и тем более другой Англии… и, Боже сохрани, другой Земли.

Ответа не последовало, по крайней мере немедленно. Дойл продолжал крутить ложечкой в чашке с чаем, то в одну, то в другую сторону; это движение явно действовало на него гипнотически, придавая ему несколько отсутствующий вид. Было очевидно, что ему тяжело продолжать, что он борется с демонами противоречия внутри себя. Ручеек на шее продолжал блестеть, хотя лицо уже давно было не столь разгоряченным, как поначалу.

Первой молчание нарушила миссис Симпсон:

— Мистер Дойл… сэр… Может быть, вы поедите чего-нибудь? Вы, должно быть, голодны… Наверняка давно не ели. Я могла бы вам быстро приготовить что-нибудь вкусное. Например, хорошую яичницу-болтунью…

Вновь обернувшись, Дойл посмотрел на нее быстрым, пустым взглядом, словно до него дошел только звук ее голоса, но не смысл слов.

— Как вы не понимаете? — сказал он наконец, опять повернувшись ко мне. — Другого объяснения просто не существует. По крайней мере, я не вижу.

— О, существует, — бодро сказал я, как человек, которого только что осенило. — И совершенно очевидное. Бритва Оккама!

— Бритва Оккама?

— Да. При расследовании запутанных дел Холмс часто руководствовался мудрым напутствием Вильяма из Оккама, доминиканского богослова пятнадцатого века. «Когда предположения умножаются, выбери самое простое». А о самом простом решении я уже упоминал — все дело сводится к тому, что над вами кто-то подшутил. Не очень умно. Вы сказали, что ни один нормальный человек не стал бы вкладывать столько труда, писать целую книгу, чтобы просто пошутить. Это верно. Но кто говорит, что речь идет о нормальном человеке? Если допустить, что я приобрел какой-то опыт из многолетнего общения с Холмсом, то это — проделки извращенного ума, способного на любые усилия ради осуществления своего замысла. Здесь мы явно имеем дело с умом именно такого рода. У кого-то на вас зуб, мистер Дойл, у кого-то странного, но очень трудолюбивого, а кроме того, обладающего явным литературным талантом, как вы сами говорите. Он написал книгу о Холмсе (чего тот в любом случае заслуживает, кстати сказать, удивительно, что никому это раньше не пришло в голову, по крайней мере, мне бы хотелось эту книгу прочитать), а потом отдал напечатать с ложными, смущающими данными на титульном листе… маленькие типографии в Ист-Энде сделают это за соответствующую плату, несмотря на то что подобные подлоги строго наказываются… и нашел способ подбросить ее в ваш отдел старинных и редких книг. Хотя это все требует неимоверных усилий, но все же не в пример проще, чем ваши предположения о… другом Лондоне на другой Земле… не так ли?

Я проговорил это на одном дыхании, тоном, не терпящим возражений, с победной интонацией, так, как это имел обыкновение делать Холмс по окончании расследования очередного дела. Все складывалось, все становилось на свои места, для всего существовало какое-либо последовательное, разумное объяснение. Если б меня в этот момент видел мой друг… Я гордился собой.

Но недолго.

— И я бы, наверное, пришел к такому же выводу, мистер Ватсон, если б не держал в руках эту… книгу. Прежде всего, она сделана таким способом, какой не применяется нигде у нас, да, по всей видимости, и во всем мире. В ней все как-то… по-другому, более совершенно. Техника оформления, переплет, роскошная обложка, набор. Она просто-напросто не принадлежит нашему времени. Никакая скромная типография в Ист-Энде и близко не способна выпустить такое произведение. Даже великолепные издания Королевской типографии не могут соперничать с этим… артефактом из будущего. Одна бумага…

— И в наше время существует бумага исключительного качества, — прервал его я, пытаясь спасти свою смелую гипотезу, которая вдруг стала шаткой, хотя еще секунду-две назад казалась совершенно незыблемой. По крайней мере мне. — Ее делает в Болонье, в Италии, знаменитый синьор Муратори, и…

Я остановился на полуслове, потому что в этот момент что-то сверкнуло в моем сознании. Мысль о Муратори вызвала длинную цепь ассоциаций, в конце которой находилось одно имя: Мориарти! Если все, что утверждает Дойл, — правда, тогда за таинственным появлением книги о приключениях Холмса стоит не какой-нибудь праздный шутник, не пожалевший труда, чтобы претворить свою глупую идею в жизнь. Нет, виновником столь запутанной и темной истории, в центре которой находится все же Холмс, а не несчастный Дойл, мог быть только мрачный гений Мориарти! Но как…

Дойл как раз собрался что-то спросить меня, но его опередила миссис Симпсон.

— Я пойду приготовлю что-нибудь поесть. Вы почувствуете себя гораздо лучше, когда немного подкрепитесь яичницей. У меня, вы знаете, есть свежие яйца, и…

Она продолжала рассказывать о пользе вечерней яичницы-болтуньи и важности регулярного питания вообще для душевного здоровья, выходя из столовой и направляясь на кухню. Мы вдвоем проводили ее взглядами, не проронив ни слова. В этом было что-то заговорщическое: словно по молчаливому уговору мы согласились, что лучше будет, если последующий разговор пойдет без свидетелей, с глазу на глаз.

— Мистер Дойл, — первым нарушил я молчание, как только мы остались одни, — говорит ли вам что-нибудь имя Мориарти?

— Мориарти? Вы имеете в виду этого законченного злодея, которого недавно, несколько недель тому назад, нашли мертвым в озере?

Я коротко кивнул, но прежде чем успел продолжить, Дойл поднял голову, проницательно посмотрел мне в глаза и произнес голосом, который вдруг стал очень тихим, почти неслышным:

— Если только это был он…