– А-а-а! Ты это у него спроси! – сказал я, кивая в сторону корпусного, который что-то нашептывал на ухо ДПНСИ, бросая на спецназовцев неприязненные взоры. – Спроси – как это я вместо одиночки угодил в камеру к блатным! А запросто! – спокойно заявил Муля. – Щас мы это узнаем. Михалыч! – мой школьный приятель обратился к ДПНСИ. – Дай потолковать с этим фруктом. Пару минут. – Он кивнул в сторону корпусного, который попятился, прячась за стол.

– Отставить! – рявкнул Михалыч. – Ты вместе со своим отделением снят с дежурства за неповиновение! Идите к себе наверх и ждите, когда смена приедет – щас начальнику УИН позвоню. Топайте!

– Не понял?! – Муля прищурился. – Неповиновение кому? Вот этому ублюдку? – Он кивнул в сторону корпусного, который сжался за столом и спрятал запунцовевшее чело за мощную спину ДПНСИ. – Этому придурку, который одиночного в камеру к блатным подсадил и тем самым допустил грубое нарушение режима?! – Флегматичный Муля уставился на ДПНСИ, вызывающе перебрасывая нунчаки из руки в руку.

Я удивленно хмыкнул – вот так тихоня – Муля, который мухи не обидит по жизни! Ай да молодец!

– Или тут имеет место не просто нарушение режима… а, Михалыч? – вкрадчиво поинтересовался Ловцов, перехватывая нунчаки в левую руку и ударяя ими по столу.

– Делай что хочешь! – взвизгнул по-бабьи ДПНСИ, не выдержав дерзкого напора, и суетливо отвел глаза в сторону. – Только подследственного водворите на место…

Выйдя из помещения ДПНСИ, Ловцов сказал корпусному:

– Ты, крыса! Если с этим парнем что случится – я тебе яйца на уши натяну! Ты понял, чмо?!

Корпусной опустил голову и проникновенно вздохнул – понял, не дурак!

– Ну и славненько, – флегматично резюмировал мой приятель и сказал мне: – Тут постоянно дежурят наши пацаны – помощь оказывают персоналу СИЗО. Я им всем передам – ежели чего, шумнешь… Короче – спецназ спецназа в обиду никогда не даст.

– Заметано, – растроганно пробормотал я, протягивая Ловцову руку. – Знаешь, я вообще-то ни за что сюда угодил… Подставили.

– Может быть, – неопределенно пожал плечами Муля. – У нас все может быть. Ну – пока…

Вот так состоялось мое знакомство с нравами и обычаями нашего славного СИЗО. За все время моего сидения никто не покушался больше на целостность персоны вашего покорного слуги, но Судьба, эта своенравная баба, и без вмешательства воров и озлобленных бригадиров два раза нанесла мне страшные удары, от которых оправиться до конца так и не удалось… Спустя два дня Звездорванцев сообщил, что Гольдман умер, не приходя в сознание. Нового адвоката фирма для меня подыскать так и не удосужилась, хотя следователь клятвенно заверил, что беспокоил Кругликова по этому поводу аж три раза.

– Заняты они, – сокрушенно сообщил Звездорванцев. – Крутиков этот слушает пять секунд, раздраженно бросает «да знаю я, знаю!» и отключается. Видимо, проблемы какие-то…

Но отсутствие адвоката я еще мог пережить – в принципе никакой адвокат, кроме Гольдмана, в моем положении ничего поправить был не в силах. Я просто принял этот факт к сведению и приготовился защищаться.

Второй удар был гораздо страшнее. На четвертом допросе Звездорванцев скорбно вздохнул:

– В каких отношениях вы были с главой вашей фирмы… ээээ… с Чанкветадзе?

– Почему «был»? – насторожился я. – Был, есть и буду в прекрасных отношениях…

– Он умер, – прервал меня следователь и отвел взгляд. – Сегодня утром, в четыре часа…

Трое суток я пребывал в прострации. Не ел, не пил, валялся на полу в своей одиночке. Уже не в первый раз Судьба так жестоко карала меня. В свое время я потерял жену, которую боготворил, – она оказалась шлюхой. Затем родители погибли в автокатастрофе – в расцвете сил, как говорят, жить бы еще да жить… Чуть позже злобные гоблины надругались над моей маленькой женщиной – Милкой, которая до сих пор так и не обрела нормальный рассудок… Дон был моим последним оплотом в этом жестоком мире. Да, он был болен и находился в критическом состоянии – врачи не скрывали этого. Но я твердо верил, что этот старый половой разбойник найдет в себе силы выкарабкаться из любой, даже самой безвыходной, ситуации. А он не нашел… За годы, проведенные рядом с этим человеком, я успел привязаться к нему как к родному отцу. Он вытащил меня из беспробудного запоя в память о моей матери и терпел рядом с собой, обеспечивая всем необходимым, давая понять, что личная привязанность значит больше, нежели выгода, трезвый расчет и еще куча рациональных критериев большого бизнеса. И вот – его не стало. Теперь я знал, что обречен. Некому было заняться моим спасением. Правда, еще оставался толстый Бо – мой боевой брат. Но умение стрелять, убивать голыми руками и жестко управлять группировкой, талант заслонять грудью в бою и другие качества Бо были бессильны против козней мерзавцев, которые подставили меня черт знает из каких побуждений. ПРОФСОЮЗ в данном случае тоже оставался в стороне. Я уже представлял, как аналитики этой организации, скучно пожав плечами, вымарали меня из компьютерной памяти.

На последнем допросе, в очередной раз получив мат на 16-м ходу, Звездорванцев вздохнул и сообщил:

– Жаль мне вас.

– Отчего же? – вяло заинтересовался я. – Зря посадили?

– Да нет, – следователь махнул рукой и поморщился. – Посадили… Что посадили – это еще куда ни шло… Отпедерастить вас пытались?

– Пытались, – согласился я. – Но не очень удачно. Сами знаете… А что?

– Да ничего, – Звездорванцев пожал плечами. – Суд скоро. На зону пойдете. Там обязательно отпедерастят.

– Ну, это мы еще поглядим, – небрежно бросил я.

– Сто процентов – отпедерастят, – убежденно воскликнул Звездорванцев, – и глядеть нечего! Вы ж бывший сотрудник правоохранительных органов – пойдете на «двойку», так называемую «ментовскую»… А там все повязано – Пахомовы людишки там заправляют. Юридический нонсенс…

– Жаль, значит? – ядовито переспросил я.

– Ага, жаль, – печально подтвердил Звездорванцев. – Неплохой мужик пропадает.

– Ну-ну, – пробурчал я и в лоб спросил: – А вот… сколько вам за меня заплатили? Только честно?!

– Ну что вы! – удивился следователь – даже очки на лоб полезли! – Кто ж нам платит?! Нам команду дают – фас! – и все…

– И не совестно? – поинтересовался я, глядя в бездонно-голубые глаза своего визави. – Спите нормально?

– Совестно, очень совестно, – с готовностью согласился Звездорванцев. – На душе кошки скребут – невмоготу!

– «Невмоготу»! – передразнил я. – Н-н-нда… Но вы же знаете, что дело – липовое?!

– Ну – знаю, не знаю… – следователь сокрушенно развел руками. – А как быть?

– Ну а ежели куда повыше сообщить? – предложил я шепотом, подавшись через стол. – Чтобы приехала независимая экспертиза, бригада какая-нибудь из Москвы – типа Гдляна – Иванова… А? А я бы потом вовек не забыл бы…