Однажды вечером мы с Василисой чистили в столовой картошку. Василиса считалась кем-то вроде моей подруги, мы и по борозде шли вместе, хотя по большому счету нас не объединяло ничего, кроме толстых задниц. Может быть, ей нравилось во мне именно это, то есть не задница как таковая, а то, что я не стану смеяться над ее габаритами. А может, мне можно было рассказать то, чего вообще никому рассказывать не стоило. Я была девушкой молчаливой и не стала бы трезвонить, что на практике в горбольнице Василиса ухаживала за выздоравливающими пациентами, «легкоранеными», по ее выражению, и однажды влюбилась в электрика, который потерял руку после удара током. И ей даже показалось, что он тоже в нее влюбился, и она думала уже, что после выписки они поженятся, и она возьмет на себя всю домашнюю работу, а электрик устроится сторожем, например, потому что без руки больше не сможет работать электриком. Но потом он выписался и пропал… На этих словах несколько слезинок из Василисиных глаз упали в бак с картошкой, и мне стало ее очень жаль, но не потому, что ее бросил электрик, а в глобальном смысле. Я полагала, что в нее вообще невозможно влюбиться. Разве можно не замечать синие от прыщей щеки и жидкие волосенки на круглом, как шар, черепе. То есть я думала, что Василиса попросту сочиняет про свои сексуальные приключения в горбольнице. Ну приличное же заведение, в конце концов…

Сейчас я понимаю, что стоило Василисе повернуться к легкораненому тылом, как ее выдающаяся корма заслоняла собой не только прыщи, но вообще весь белый свет.

– Ну что, теперь ты скажешь, что я развратная девчонка? – всхлипнув напоследок, Василиса утерла пальцами нос. – И больше не захочешь со мной дружить?

В этот момент дверь распахнулась, и в проеме на фоне звездного неба нарисовалась парочка мужичков, покуда трезвых, но от природы веселых и беззастенчивых.

– Привет, красотулечки, – произнес белобрысый «химик» с трехдневной щетиной на длинном худом лице. Его кадык на каждом слове ходил топориком вверх-вниз.

«Красотулечки» – это была откровенная лесть.

Второй «химик» выглядел поскромней и поприличней, вообще казался затертым этим белобрысым и прятал лицо под надвинутой на глаза кепочкой.

– Хорошо тут у вас, тепло.

Белобрысый бесцеремонно уселся за стол на струганную деревянную лавку. Второй химик так и остался в дверях, прислонившись к косяку.

– Чайком угостите? – белобрысый подмигнул Василисе, и та как будто обрадовалась, сразу засуетилась.

– Меня, между прочим, Васей зовут.

– Галя, – радостно отозвалась Василиса.

– А ты чего смурная? Кто тебя обидел? Расскажи, мы разберемся, – он потянулся ко мне заскорузлой лапой, пытаясь ухватить за рукав.

Бросив нож и картошку, я резко развернулась и вышла на кухню, где на дровяной плите дышал паром чайник. Там было почти жарко и сытно пахло едой.

– Стаканы принеси, – прокричала мне Василиса, решив, что я за ними и пошла.

Нет, как она могла любезничать с этими дикарями! Я уселась возле плиты, не желая возвращаться в столовую, подкинула поленьев в черную пасть и неожиданно ощутила резкое, пронзительное одиночество. Я была, как вырезанная из бумаги фигурка, приклеенная поверх лубочной картинки с печкой, деревянными лавками и занозистым грубым столом, сколоченным на скорую руку. Свистел чайник, трещали поленья в печи, а мне не хотелось ничего иного, как только сидеть вот так, протянув руки к жарко пышущей плите.

– Водку будешь? – на кухню проскользнул тот, второй «химик», в натянутой на глаза кепке, в которой он сильно смахивал на Шарапова из «Места встречи изменить нельзя», то есть на того Шарапова, который прикидывался вором.

– Вроде чаю просили, – не поднимая глаз, буркнула я.

– Ну, это мы так, для блезиру, чайник на стол поставим, мало ли кто еще на огонек завернет. И вот еще, закусить чем найдешь?

– Какое там закусить? – я по-прежнему разговаривала, не поднимая глаз. – Все смели подчистую.

– А как насчет подкожной жировой клетчатки?

– Чего-о? – тут я наконец на него посмотрела.

Был он чернявый, верткий, с легкими усиками. Так-то ведь с виду и не скажешь, что «химик», обычный парень, даже симпатичный.

– Ну-у, наверняка у вас, девочки, под матрасом припасы типа тушенки или колбасы… – он слегка стушевался, понял, наверное, что я могла и обидеться.

– Ага, палка финского сервелата. Еще чего захотел! – я ответила нарочито грубо, надеясь, что он наконец отвалит.

– Ладно. Закусим галетами. Ну так как насчет водки?

– Я не хочу с тобой разговаривать.

– Подумаешь, сахарная какая. Достоевского читала, да?

И, не дождавшись от меня ответа, продолжил:

– А как звали князя Мышкина, помнишь?

Я не помнила, как звали князя Мышкина, «Идиота» мы вообще не проходили в школе. И от этого мне стало тем более горько, поэтому я молча встала и, толкнув его плечом в дверях, выскочила через столовую на улицу, только зацепив глазом Василису, которая хохотала, запрокинув голову, над какой-то шуткой белобрысого. Мне казалось, что я по уши извалялась в грязи. Грязь хлюпала под ногами, но это была обыкновенная осенняя грязь.

Моросил мелкий, почти невесомый дождь. Я остановилась на полпути между столовой и нашей избой. Там мирно и тепло светились окна в горнице, где вдоль стен рядами стояли наши кровати. Там отдыхали девчонки, играли в карты на интерес, учили друг друга раскладывать пасьянс и по очереди разглядывали финский каталог одежды, который кто-то прихватил с собой неизвестно зачем. Может быть, похвастаться, что видел все эти товары в натуре, ел настоящий финский сервелат и пил настоящий кофе, а не бурду, которую продавали у нас под названием «Курземе». Модели в каталоге улыбались во весь рот, радуясь, что у них есть такая красивая одежда. А я переживала, что у меня не может быть таких шмоток, потому что нет родственников в Финляндии, которые бы мне все это прислали. Я была чужой в компании, со мной общались разве что по житейскому поводу, когда просили передать ложку или хлеб. А Василиса, к которой я даже немного прикипела, развлекалась в столовой с этими монстрами. Пила с ними настоящую водку!

Я подставила лицо дождю. Над головой раскинулось огромное фиолетовое небо, испещренное рисунками звезд. Прямо по курсу над нашим домом, на севере под Полярной звездой, завис ковш Большой Медведицы, я никогда не видела его так четко, и это показалось мне настоящим чудом. В городе звезд не видно из-за рассеянного света фонарей, а из нашего окошка, с пятого этажа, видна только небольшая полоска неба над соседней крышей, на которой вечно сидят вороны, вот и весь пейзаж. Но вскоре стекла моих очков залепили дождинки, и мне пришлось снять очки. Рисунок звезд размазался, и я ощутила себя совершенно беспомощной и уже не понимала, в какую сторону идти.

– Ну ты чего, дурында? – за спиной раздался голос Василисы. – Испугалась чего?