2017

– О чем задумалась?

Обычный вопрос выдернул меня на поверхность. Свинцово-серая вода, тяжелая и густая, пенилась за кормой, огромные чайки с отчаянными пронзительными криками некоторое время носились низко над нами, потом и они исчезли. Брызги летели за борт, поначалу от них было даже весело, но потом сделалось мокро и зябко, и он отвел меня на закрытую палубу, где, кроме нас, сидела только стайка вьетнамских туристов. Да и кому, как не турью, придет в голову кататься на комете по озеру с утра пораньше. Хотя додумался же Сергей Петрович Ветров. Впрочем, других экзотических развлечений у нас в городе не найдется, а ресторан – это само собой. Хорошо хоть не предложил сходить на симфонический концерт или в театр. Я никогда не любила симфонические концерты, а в театр давно не хожу по причине испарения волшебства. Раньше, еще в школьные годы, я безусловно верила происходящему на сцене и даже плакала иногда в процессе и после. А теперь смотрю на сцену и думаю: и охота им там выделываться? Особенно если взрослый дядька выскакивает в костюме воробышка и говорит: «Чирик»…

– Так, лезет в голову всякая ерунда, – я припала к его груди, и мне стало тепло и хорошо сидеть подмышкой у своего мужчины. Подняв глаза, я улыбнулась ему. Соня, не забывайся! Не тай в его ладонях, как Снегурочка на вешнем тепле.

И все же правильно, что он выдернул меня из темной пучины нахлынувшего, которое не могло не нахлынуть, накрыв меня с головой. Мне казалось, что я опять возвращаюсь кометой домой из совхоза Толвуйский, и мне не верится, что вчера умер мой папа. Я жду, что он встретит меня на причале, как будто никуда и не уходил, потому что не может же так быть, что вот жил-жил человек и вдруг взял и умер. И еще я думала, что почти ничего не знаю о нем, кроме того, что он почти академик и что детство провел в казахстанских степях. Его родители тоже пытались выращивать там картошку. Каждую весну они срезали с картошки ростки и сажали отдельно от клубней, потому что клубни, самое картошкино тело, тут же шли в пищу – голодно было. Но папа не любил вспоминать об этом. Только по случаю рассказал, отправляя меня в совхоз.

– Гони ерунду прочь, – Сергей тихонько тронул мои волосы, будто опасаясь, что вьетнамцы поймут, что мы любовники. По мне, так пускай бы поняли. Мне, например, все равно. Родители мои давно умерли, а на остальных наплевать. Остальные и так считают, что я сволочь и всего добиваюсь через постель, так пусть хоть раз это окажется правдой.

– Ты маленькая ведьма, – прошептал он в самое ухо, прижимая меня к себе.

Мое лицо оказалось вплотную к его лицу, и знакомые волчьи искры мелькнули в его глазах.

– Почему ведьма? – усмехнулась я. Мне не раз приходилось слышать, что я ведьма.

– Потому что я сам не знаю, как оказался с тобой. Мне ничего такого давно даже не приходило в голову, на этом своем заводе вертишься как белка в колесе и больше ничего не видишь, а тут вдруг раз – и зацепило.

– Ну, это легко объяснить: выскочил из обоймы и обнаружил, что на Марсе тоже есть жизнь. А по большому счету не все ли равно, где жить. Утром встаешь по звонку, наскоро готовишь завтрак, идешь на работу – если таковая имеется, проводишь там восемь часов, а то и больше по производственной необходимости, причем это никто не ценит, возвращаешься домой через магазин, готовишь ужин и ложишься спать. При этом торговые центры теперь везде одинаковые. Кино и книжки тоже, – выдала я совершенно искренне. Я давно думала о том, что жизнь свелась к набору простейших функций и что никого не интересует ни твой ум, ни особый талант, потому с этими функциями справится самая примитивная особь…

Его губы прикоснулись к моим, язык попытался проникнуть внутрь, и я открылась ему навстречу. Потому что если я через какую-то неделю его брошу, то никогда больше не вкушу этого поцелуя. И я влепилась в него еще сильней и ответила на поцелуй, почти не разыгрывая страсть.

Вьетнамцы напротив нас притихли и засмущались. А может быть, просто удивились тому, что два немолодых человека славянской внешности лижутся, как студенты.

– Как студенты, – сказала я вслух. – Ты здесь учился?

– Нет, в ЛГУ. Здесь юрфака не было, – и, заметив мое недоумение, хотя я прекрасно знала, что он в молодости работал следователем, добавил: – Говорю, я не всегда занимался рыбой. Пошел по юридической линии, как и отец. Глупая романтика привлекла, может быть. Насмотрелся кино про Шарапова. А в натуре какая там романтика – пьяные драки, бытовые кражи, однажды меня вызвали на убийство курицы… – внезапно он осекся, будто сказав лишнее. – Впрочем, в Латвии те же пьяные драки, бытовые кражи, убийства, причем далеко не курицы. Снаружи разве что немного поприличнее.

– Вот за это я плохо отношусь к людям. Им бы только соблюсти приличия, – я снова потянулась к нему губами, и мы совершенно неприлично целовались, пока хватило дыхания.

– Нет, главное, я не сравниваю тебя ни с кем… – едва отлипнув от меня, произнес он. – Может, ты не совсем понимаешь, но со мной именно так случалось, что я начинал сравнивать и не мог остановиться. Слушай, а может, мы с тобой сегодня напьемся?

– Напьемся, – согласилась я.

Я вообще умею противостоять алкоголю, особенно когда знаю, что нельзя терять контроль над собой и текущим моментом. А напиться нам действительно не мешало хотя бы для того, чтобы выйти на новый уровень, как в компьютерной игре. То есть если люди однажды вместе напились, это даже больше, чем переспали. Это значит, выдали друг другу самое сокровенное, чего нельзя говорить ни при каких обстоятельствах, и – при ослаблении контроля коры головного мозга – явили свое сущностное, иногда безобразное, а иногда и вполне терпимое. Так вот именно это и интересно: кто же ты на самом деле, господин Ветровс. За себя я особо не переживала. Я известная сволочь с упругой задницей, иные характеристики излишни.

Проснувшись на следующее утро, я не сразу сориентировалась, где нахожусь. Но потом поняла, что это спальня Сергея Ветрова в его доме в Сонь-наволоке. Шторы не задернуты, приглушенный свет затекал внутрь, так что можно было все рассмотреть в деталях: большая двуспальная кровать дизайна прошлого века, огромный шкаф темного, видно, дорогого дерева с зеркальной дверцей, у окна низкий столик и два массивных кресла, которым, в общем-то не место в спальне. На таких можно смело трахаться, но я не думаю, что их поставили здесь именно с этой целью. Скорее всего, их просто некуда было деть.

Стучало в висках. Наверное, на фоне похмелья поднялось давление. Я попробовала вспомнить, есть ли у меня в сумке капотен. Вроде бы я его не вынимала из внутреннего кармашка, значит, должен быть. Надо бы подняться и проглотить таблетку, пока не стало хуже. Но сил подняться у меня не было.

Сергей лежал позади меня на боку, положив голову на руку, я чувствовала жар его тела. Его кожа, покрытая легким балтийским загаром, резко контрастировала с ослепительно-белой простыней, и мне невольно пришло в голову: а кто же здесь стирает белье? Осторожно, чтобы не потревожить его, я перевернулась на другой бок и легла лицом к нему. Его грудь чуть заметно вздымалась и опускалась во сне, он спал так мирно и так доверчиво, как юный мальчик, и я не могла оторвать от него глаз. Не хотела его будить.