– Она молится. Это монахиня, которая имеет право не носить одежду своего ордена. Она надевает ее перед сном и молится.

Этот обычай показался мне довольно странным, я вспомнил по ассоциации поцелуи, которые вождь племени дарил своим именитым соплеменникам.

– Молится.

– Тебя не было здесь десять дней назад. Среди ночи она вдруг испустила ужасный крик. Потом рассказывала нам: она еще не спала, рука ее свесилась с кровати, а кровать низкая, ты знаешь, и вдруг пальцы ее наткнулись на волосатый шар, и он к тому же шевелился. Она и заорала.

– Ей приснилось?

– Это была голова одного больного, он приполз среди ночи на четвереньках…

– Хотел ее изнасиловать?

– Она каждый вечер уносит из медпункта две склянки с 90-процентным спиртом. Поначалу запирала на ключ. Но раненые все равно открывали шкафчик, и утром солдат невозможно было добудиться, все пьяные. Тогда она стала уносить спирт к себе, в свою комнату, она называла это «своей комнатой».

– А после той ночи?

– Теперь каждый вечер из лагеря приходит командир и забирает обе склянки. Он правоверный мусульманин, совсем не пьет.

Эта монахиня не просто усердно исполняла свои обязанности, когда доктор Дитер отправился лечить палестинцев, избитых в лагере Бакаа иорданской полицией, она его сопровождала. Ее оскорбляли, унижали за то, что она заботится о палестинцах, а потом вообще отправили в тюрьму в Аммане. Посол Германии лично добивался ее освобождения, она вернулась в свой монастырь в Мюнхен.

Никто не думал, что движение Сопротивления смертельно ранено, но по некоторым признакам мы догадывались, что оно обескровлено. Это было понятно по длинным очередям больных без видимых повреждений, которые приходили в госпиталь доказать самим себе: для того, чтобы вновь стать победителем, нужна лишь маленькая таблетка. Иногда бывало достаточно одного совета доктора Дитера:

– Не надо подолгу лежать, лучше ходить.

У них не было никаких симптомов, кроме одного-единственного: упадок духа.

– Я видел точно таких же, когда уезжал из Биафры.

Как-то утром, незадолго до моего отъезда, медсестра-немка, рассмеявшись, сказала мне:

– Ты смотри, что они делают: сначала украли у меня наперсток, наполняли его 90-процентным спиртом, и каждый выпивал по наперстку. Всем одинаково. А утром все в стельку пьяные!

Она снова засмеялась.

– Твой монашеский устав предписывает тебе определенные ткани, цвета?

– Желательное черное, во всяком случае, темные цвета. Обязательно только одно: низкий каблук. И наш Орден прав, на низких каблуках мы похожи на служанок.

– А раньше ты носила туфли на шпильках?

– Конечно.

– Когда?

– Майн Готт! В монастыре, перед Его Высокопреосвященством. Мы играли пьесу, я была Мария Магдалина, каблуки такие высокие, что начала кружиться голова. Я не могла ни говорить, ни шевелиться. Иисус увидел мои страдания и принес стул. К счастью, я поверила, что скоро умру.

О смерти Абу Омара мало что известно, разве что вот это, да и то не наверняка: они вдевятером собирались отправиться морем в Триполи, арендовали лодку. Согласно первой версии, в открытом море, на какой долготе, неизвестно, их атаковало сирийское дозорное судно, их захватили в плен, отправили в тюрьму в Дамаске и там убили; по другой версии, их лодку пробил сирийский снаряд, и той же ночью все они утонули. Или вот еще: сирийцы захватили их в плен и передали фалангистам, те их и расстреляли. Удивляет многое: расхождение в версиях, отсутствие свидетелей, молчание; мне кажется, руководители движения тоже не слишком хотели об этом говорить. Итак, он и еще восемь солдат, всего девять. Настоящее имя Абу Омара – Ханна. В памяти остается имя Сид, а имя Прокаженный забыто навсегда, тем не менее, оно пишется с заглавной буквы, что вполне достойно его личности. Ведь он позволил Кампеадору проявить величие души, даровав поцелуй прокаженному, оказавшемуся святым Лазарем, оставило свой след в Истории, классическом театре, поэзии, романе, известно современным школьникам, большего и желать нечего. Палестинскую революцию делали безымянные солдаты, и коль скоро мы не можем окликнуть их по имени, то перестаем обсуждать их поступки, забываем лица. Остаются несколько событий, героями которых они являлись. Не исключено, что однажды их деяния припишут кому-то другому. Решение добраться в разгар войны до Бейрута морем, ночью, погибнуть от пуль – красивое завершение жизни какого-нибудь солдата, который жил двадцать лет назад, или другого, который умрет через тридцать. Я познакомился с Абу Омаром так: позвонил ему сообщить, что еду в Амман через Даръа, он дружески поприветствовал меня и назначил встречу назавтра в холле отеля «Джордан». Я пришел, когда он как раз спускался из своего номера.

– Давайте выпьем кофе.

Бар оказался закрыт.

– Совсем забыл, сегодня утром как раз начался рамадан. Куда пойдем пить кофе?

По его удивлению я понял, что он христианин. Палестинец-христианин. Причем, порядок этих слов менять нельзя. Я запомнил его последнюю фразу:

– Когда сирийцы захватили Ливан, мы, палестинцы, стали с ними воевать.

При захвате сирийцами Тель-Заатара, их консультировали, во всяком случае, приглядывали за ними, израильские специалисты. Продвижение сирийской армии в Ливане было замедлено, но не остановлено. Они достигли Сайды. Здесь в последний раз проявляется Абу Омар, возможно, он – и другие руководители, прежде всего, Арафат – раскрыли сирийскую игру.

Вот что потом рассказал мне Мубарак после их последнего долгого разговора:

– Любая революционная деятельность вязнет в рассуждениях о том, зачем быть революционером, а когда все же революционером становятся, раздумывают, чем заниматься. С ним у меня было ощущение, будто я всего лишь временное вместилище его рефлексий. Это одна сторона его личности, возможно, случайная и мимолетная, а еще одна – его дела с Арафатом и другими руководителями ЦКООП[78].

Именно он, как мне рассказывали или, по другим слухам, Абу Мусса посоветовал хорошо принять сирийские танки в Сайде, встретить в центре города и проводить в казармы, где для них уже расчистили двор. Фидаины сердечно приветствовали танки и их экипажи, сирийцы были удивлены, но довольны, их проводили до казарм. А когда тридцать шесть танков выстроились в ряд, а члены экипажей собрались выйти из башен, танки вместе с танкистами взлетели на воздух.

«Блистательное одиночество», одно это выражение прекрасно показывает и характеризует Великобританию, оно же вполне подходит, когда говорят о палестинской революции, 1970–71-72–73 годы и дальше. То, что известно о ней из газет и радио, все эти напыщенные, забавные, циничные, трогательные истории, в сущности, нужны были, чтобы поддержать Израиль, Хусейна, западную демократию, все, что угодно, только не ООП. Она овладела вниманием и мыслями очень немногих читателей, но революция, этот живой организм, развивался сам по себе, несмотря на осторожную поддержку Советского Союза, Китая, Алжира с его военным министром Бумедьеном, мнимого содействия арабских государств – если не считать финансовую помощь короля Саудовской Аравии Фейсала, если не считать преданность и самоотверженность врачей всего мира, медсестер, правоведов, юристов, как правило, не имеющих средств, как тут не вспомнить отправку просроченных, выдохшихся лекарств, неэффективных порошков, бесполезных, а то и опасных, ничтожных, громоздких даров, всех этих «целебных средств», которые фармацевты, словно в насмешку, спихивали палестинскому Красному Полумесяцу. И в этом смятении и растерянности революция осталась одна, единое тело с почти невидимыми внутренними органами, тело, которое являло собой не соединение тел палестинцев, а результат определенного стечения обстоятельств. Циркуляция внутри этого тела была медленной, а циркуляция самого тела от сражения к сражению, от военного поражения к военному поражению, которые в европейских газетах иронично именовались «политическими или дипломатическими успехами», было настоящим разрушением тела, его крахом, его поражением от Иордании до Западного берега реки Иордан, от Сирии до Ливана; тело пошатнулось при сирийском вторжении в Ливан, не было убито в Бейруте и Шатиле, не похоронено в Триполи. Среди стольких врагов, желающих его уничтожить, тело еще стоит. Существует археология Сопротивления, ставшего в тридцатые годы Революцией. Она была молода. Помогать революционерам было довольно просто, стать палестинцем по-прежнему невозможно: одиночество блистательно, потому что это суть характера революции. При помощи арабских стран Америка хочет лишить ее корней.