– Это то, чем мне пришлось заняться, когда мы вернулись.

Натали покраснела, смущенная тем, что обиделась, когда он не мог находиться с ней рядом во время видения. Она чувствовала взгляд Симоны, но делала вид, что не замечает этого.

– Тело шестой жертвы всплыло в Сене. И это тоже, почти одновременно. Совпадение привлекло мое внимание. Я оставил сообщение своим коллегам, чтобы меня сразу же известили, если его кто-то опознает, – Кристоф побарабанил пальцами по столу, ударяя на каждом слове. – Богатый промышленник его узнал. Этот мужчина заказывал месье Сальважу изготовление платяного шкафа несколько месяцев назад. У него даже была с собой визитная карточка Сальважа.

– Представьте, каково иметь мебель, вырезанную Темным художником? – Натали состроила гримасу, но вдруг кое-что вспомнила. – Боже, тот резной деревянный столик в видении с Мирабель: изящная работа, довольно темное дерево, декоративные элементы на уголках. Получается, он… сам его сделал.

Она почувствовала вину за то, что тогда сочла это незначительной деталью.

– Практиковался, чтобы потом резать девушек, – сказала Симона, нахмурившись. – Но больше уже не будет.

Как приятно снова будет гулять по улицам, думала Натали, и не гадать, есть ли злой умысел в шагах поблизости или дурное намерение в сердце каждого прохожего мужчины.

Джин пришла с их «праздничным обедом», как нарекла его Симона. Натали отломила кусочек эклера и предложила Кристофу. Она попыталась проигнорировать покалывание в конечностях, которое испытала, когда он его принял.

– То есть убивший его избавился от тела таким же способом. Нарочно. Кто? Почему?

– Он хочет признания своих заслуг, что наводит меня на мысль: он – убийца Темного художника – знал об убийствах или, по крайней мере, видел, как тот избавлялся от жертвы, и решил совершить правосудие самостоятельно. Веревку не так уж сложно найти у реки.

Натали потерла шею.

– Хотела бы я рассмотреть больше. Дурацкий туман.

– Того, что ты увидела, достаточно, чтобы сложить картинку, – добрым голосом сказал Кристоф. – Кстати говоря, я сниму Матье с патруля, когда буду выходить. Натали, я очень рад сказать, что тебе больше не нужна защита.

– Матье, – начала Натали, изображая Кристофа, – вам больше не требуется сопровождать мадемуазель Боден. Она благодарит вас за службу, но я рад известить вас, что она в вас больше не нуждается. Потому что Темный художник мертв. Ох как мне нравится произносить это предложение.

Кристоф откусил кусочек сыра с плесенью.

– Как только вернусь, отправлю группу в дом Дамиена Сальважа, чтобы удостовериться. Париж должен узнать, кто такой Темный художник, как можно скорее.

– Завтра куплю несколько копий Le Petit Journal, – сказала Симона с озорной усмешкой. – Хочу скорее увидеть заголовки: «Темный художник найден и убит!» или «МЕРТВ: Темный художник, Дамиен Сальваж!».

– Ну… – сказал Кристоф, поднимая руку, – есть вероятность, что завтра этого еще в газетах не будет.

Натали уставилась на него.

– Ты позволишь людям думать, что Темный художник жив, даже когда убедишься, что это он?

– Это решение примет главный следователь, но возможно и такое. Он может захотеть скрыть это от публики, пока они расследуют, кто его убил. Не больше чем на пару дней, я уверен.

Натали перевела взгляд на Симону, чье выражение ужаса на лице, несомненно, отражало ее собственное.

Еще один день всеобщего страха, еще один день продажи газет, еще один день посетителей морга. И еще, и еще один, так долго, как полиция сочтет нужным.

– Это… неприятная правда профессии, – сказал Кристоф. Он допил свой кофе и извинился, оставив на столе деньги за всех троих. Тепло попрощался и ушел.

Натали посидела секунду, глядя на других парижан: в кафе, на улице, в проезжавшем омнибусе, на входе и выходе из магазинов. Когда она узнала об Озаренных, то подумала, что в мире два типа людей: те, кто обладает магическими способностями, и те, кто не обладает ими. Но на самом деле они делились по другому принципу: на тех, кто понимает, что на самом деле происходит, и тех, кто не понимает этого.

Кому из них повезло больше, она не могла решить.

Натали сделала подробную запись в дневнике тем вечером. Видение. Тела в морге. Разговоры с Симоной, Кристофом и матерью. Мама испытала такое облегчение от новостей про Темного художника, что долго продержала Натали в объятиях, плача.

Какой-то кусочек этого дня, а может, следующего, будет забыт. Это было как переворачивать карту Таро и думать, что же на ней, или пойти к гипнотизеру и гадать, что расскажешь. Какой-то элемент реальности будет извлечен, убран неуклюжим, невидимым хирургом. В конце концов некая часть этого, которую она записывала с такой ясной головой, будет казаться чужой.

И действительно, на следующее утро она обнаружила, какие абзацы кажутся написанным будто на китайском, русском или греческом.

Провал в памяти на этот раз пришелся на само видение.

Горечь обожгла ее, когда она осознала это. Почему она не могла забыть видение с Агнес? Нет, нет. То останется с ней. Фрагменты видения мелькали в ее голове, когда хотели, днем или ночью. А его она больше всего хотела забыть. Вместо этого она будет носить его в себе всю жизнь, как мешок с кирпичами, привязанный к душе.

И все же.

Натали провела пальцем по корешку дневника. Она была благодарна за то, что ее избавили хотя бы от одного ужасного воспоминания, даже если не того, которое ее ужасало больше всех.

Значило ли это что-то еще?

Забыть то самое, что дар дает… Был ли это знак, что ее дар заканчивается?

Несколько часов спустя она поделилась этими размышлениями с месье Патинодом. Она пришла рассказать ему, что в связи со смертью Темного художника готова возобновить работу над колонкой. (Она также хотела узнать, как Морис Кируак, который не знал, что видит Темного художника, описал его труп.) Он был рад ее новостям и сказал, что она может начать с завтрашнего дня.

– Я могу только судить по своему опыту и опыту моих знакомых, – начал он, складывая пальцы домиком, – но не думаю, что твой дар слабеет. Иногда наши способности меняются, пока мы приспосабливаемся к ним, как то, например, что твои видения больше не идут задом наперед.

– И то, что они стали длиннее. – Стоило ей это произнести, как кое-что еще пришло в голову. – Может, дело в… Агнес? Могла ли моя близость с ней это изменить?

Месье Патинод поправил очки, которые сейчас были тоньше, чем за долгое время.

– Не знаю.

– А может, моя встреча с самим Темным художником? Могло ли то, что я была рядом с ним, его даром, повлиять на мой? Раз мои способности связаны с ним?