Они шли в молчании, а затем молодой господин вдруг сказал:

– Говорят, они с моей матерью были подругами. Все это случилось уже после моего рождения и рождения Фудзинами, значит, со времени ее изгнания прошло довольно много времени.

Это случилось тогда, когда ходили слухи о том, кто станет наседкой-кормилицей Фудзинами. Среди возможных кандидатур называли Укигумо и супругу главы Южного дома того времени.

– Я один раз встречался с матушкой Хамаю. Она не была похожа на дочь, выглядела какой-то мелкой, ничтожной. Так и представляется, как она делает пустяковые пакости, но она не казалась способной на что-нибудь вроде убийства, – пробормотал Надзукихико. – Яд, которым убили мою мать, в малых количествах используют как снотворное, подмешивая в курильницы. Если подсыпать его много, здоровье начнет ухудшаться. Но не сильно, просто человек будет плохо себя чувствовать. Но вот если здоровье уже слабое… Если его использовать сразу после родов, женщина может глубоко заснуть и больше не проснуться.

– Это трава карон, «нарушенный сон», да?

Он растет только в южных землях. Известно, что в травах, которые нашли у изголовья Идзаёй, было много карона. Поскольку сделать такое мог только человек из Южного дома, глава дома и его супруга оказались в безвыходном положении.

– Говорили, что травы преподнесла супруга тогдашнего главы Южного дома, но когда я стал старше, то понял: что-то не так. Я узнавал: действительно, супруга главы Южного дома заказывала особые травы, но преподнесла она их не моей матери, а Восточному дому – подарила Укигумо, с которой состязалась за место наседки-кормилицы. Однако Укигумо почему-то не воспользовалась ими, и они как-то попали к Идзаёй. В общем, уже никто не узнает, что там случилось.

– Подождите. Вы хотите сказать, что родители Хамаю, возможно, не виноваты?

Южный дом известен плохими отношениями между братьями и сестрами. Если младший брат стремился занять место главы дома, то вполне возможно, что, воспользовавшись этим случаем, он сверг старшего брата.

– Что скажет Хамаю, когда узнает?! – не сдержавшись, крикнула Масухо-но-сусуки, и молодой господин резко остановился. Она с подозрением взглянула на него, но, услышав его слова, изумилась.

– А нужно ли ей об этом знать?

«Что он говорит?! – подумала Масухо-но-сусуки. – Я знаю, что ее беспокоят деяния ее родителей. Но знаю и то, что она все равно любит молодого господина. Если она услышит об этом, ей нечего будет стесняться, она сможет жить в согласии с молодым господином – она наверняка обрадуется. Но этот человек собирается использовать ее чувство вины!

Это непростительно!»

Масухо-но-сусуки набрала воздуха и собиралась уже выругать молодого господина, но, заметив выражение его лица, остановилась. Он выглядел непривычно печально.

Масухо-но-сусуки внимательно посмотрела на наследника и почувствовала, как ее гнев испаряется без следа.

– Можно спросить?

– О чем? – все с тем же печальным выражением переспросил молодой господин.

– Я про Асэби и ее мать. Вы как считаете?

Видимо, молодой господин не ожидал этого вопроса. Он удивленно моргнул и ответил, и непохоже было, что он глубоко задумался над этим:

– Асэби, что бы другие ни говорили, верит в свою чистоту. Думаю, и мать ее думала так же. Поэтому, что бы ни случилось, как бы несчастны ни были окружающие, они будут счастливы вечно.

Его голос уже не был сердитым – в нем слышалось понимание, и звучал он очень печально.

– Именно поэтому я думаю, что хорошо бы, если бы их счастье – счастье Асэби и госпожи Укигумо – не делало несчастными других. Ведь Укигумо все-таки умерла, бедняжка, – сказал молодой господин.

Масухо-но-сусуки, глядя в его потемневшие глаза, украдкой вздохнула. Действительно, все так, как и говорила Хамаю: Асэби и этот мужчина – абсолютные противоположности.

«Ну и ладно», – подумала она.

Впереди показалась площадка для любования сакурой, где их ждала Хамаю.

Вдруг Масухо-но-сусуки пришла в голову одна мысль, и она обратилась к молодому господину:

– Кстати, Ваше Высочество… Как-то, проходя под этой площадкой, вы посмотрели вверх и улыбнулись. Кому?

– Хм, я уже и забыл, – ушел от ответа молодой господин.

По галерее к ним шла Хамаю. Молодой господин с беззаботной улыбкой побежал ей навстречу.

Это случилось приятным утром в разгар весны, когда ветер дул чуть сильнее, чем обычно.

С криком «Сакура зацвела!» явилась моя дурная компания. Суми обычно приходит, когда хочет вытащить меня на улицу. Так и есть: тащит меня на обрыв на границе нашей земли, куда взрослые ходить запретили.

По словам Суми, с той стороны обрыва, на соседней земле, чуть-чуть видны в белой дымке распустившиеся цветы сакуры. Мы со смехом бегаем друг за другом и забираемся в лес.

А там Суми подворачивает ногу.

Наверное, Суми отвлек широкий просвет между расступившимися деревьями. Я холодею, услышав грохот летящего с обрыва тела. Едва успеваю сорвать кимоно и превращаюсь в птицу, чтобы ринуться вниз. Однако когда я снова оборачиваюсь человеком и подбегаю к Суми, то слышу энергичную ругань и, не удержавшись, смеюсь.

В неглубоком ущелье мой смех разлетается эхом. Суми с несчастным видом держится за голову, но вдруг поднимает взгляд выше моего плеча и замолкает. Проследив за ним, я вижу нечто невероятно прекрасное.

За обрывом начинается чужая земля. Там, на вершине утеса, и правда цветет великолепная сакура.

А под гордо распустившимся деревом видна человеческая фигура.

Я вижу сияющие золотом позвякивающие украшения на волосах.

Мягкие волосы – таких в нашей семье нет – завиваются светло-каштановыми локонами. На нас с Суми удивленно глядят светлые, будто прозрачные глаза. Длинные рукава кимоно – нежно-розового цвета. Разбросанный по ткани узор из лепестков сакуры очень идет этой маленькой девочке.

Дует ветер.

По бледно-голубому небу летят лепестки.

«Как она красива», – мелькнуло у меня в голове. Я впервые подумал о девочке, что она красива, и, собираясь сказать это вслух, посмотрел на того, кто рядом.

Но сейчас у моей подружки, которая всегда строила противные рожицы, было совершенно другое выражение лица. Она как будто завидовала девочке, но при этом, понимая всю тщетность своих желаний, даже не пыталась мечтать о подобном.

Скучное было у нее лицо.

Я, краем глаза поглядывая на девочку на той стороне обрыва, сравнивал ее с Суми.