— Прости. Это правда было как… И я ведь не знал, что это она… что с ней ты играл в шахматы.

— Прекрати оправдываться. Надоел.

— Не прекращу, — упрямо сказал Джордж. — Понимаешь, друг должен чуть быстрее шевелить мозгами. Он должен понимать без слов. Должен…

— Да ничего ты мне не должен! Мы не на войне. И мы не в разведке. И не вдвоём против всего мира. Друг может и то, и это, и тридесятое. Другу простительны слабости. Он всё равно остаётся другом.

Джордж вновь пригладил рукой почти высохшие волосы.

«А если бы Маркин — с Анной-Лизой?» — вкрадчиво спросил у него внутренний голос.

«Да нет же, они не могли бы, и это другое!» — отмахнулся он.

«А если бы всё-таки он с ней, а?» — не унимался внутренний голос.

«Не простил бы», — подумал Джордж.

— Ты бы не простил, а я простил, — как бы отвечая на незаданный вопрос, спокойно ответил Дмитрий Олегович.

— Да, а я бы тебя не простил, — с нажимом повторил Джордж.

— Отлично. Приберегу эту возможность на случай, если мне понадобится навсегда избавиться от такого надоедалы, как ты.

«Навсегда». Джордж пошатнулся под тяжестью этого слова. И понял — простил бы. Не сразу. Но — простил.

«А её? Её простил бы?» — ухмыльнулся внутренний голос.

«Это другое. Совсем другое».

«И всё же?» — настаивал встроенный мучитель.

«В ту же секунду. Сразу же. Не задумываясь», — понял Джордж.

— Значит, и тебе нечего волноваться, — прокомментировал Дмитрий Олегович.

— Я вслух думаю, что ли?

— Нет. Думаешь ты про себя. Но поскольку в мыслительном процессе участвует всё твоё лицо, и даже руки — ты так вывихнешь суставы, и мне придётся тебе их вправлять, а это болезненная процедура. Так вот. Если хочешь сохранить свои мысли в тайне от меня — думай в тёмном изолированном помещении. И пальцы не ломай. Они-то уж совершенно ни при чём.

— Весь я причём.

Джордж прикоснулся к губам кончиками пальцев и прикрыл глаза. Потом стряхнул наваждение и поднялся с места.

* * *

Денис бродил по улицам, словно находясь в противофазе с городом. Куда бы он ни шел — навстречу ему бежали, шли, лениво прогуливались люди, околдованные белыми ночами. Внутренние часы показывали одиннадцать вечера, но казалось, что кто-то остановил течение времени ещё в шесть, чтобы продлить самые сладостные мгновения жизни — после окончания рабочего дня и до отхода ко сну.

Денис не любил несвоевременного ажиотажа, и в эти часы считал город предателем. Такой строгий, расчерченный по линейке господин — и вытворяет невесть что, гуляет всю ночь, не жалея себя и своих жителей.

Белая ночь — пятое время суток, известное только жителям избранных широт. Это кофе с молоком, коньяком и мороженым, да ещё с бенгальским огнём, воткнутым в чашку. Утренняя прохлада смешивается с вечерней томностью, ночные страхи разбегаются по дворам, подгоняемые дневными заботами, и всё это закручивается, переплетается, запутывается, опутывает и одурманивает. Туристы, художники, бизнесмены, домохозяйки, студенты, выпускники школ, цирковые артисты, чиновники, булочники, дворники, футбольные болельщики, панки-лимитчики, уличные музыканты, готы, косплееры, клубные тусовщики, балтийские матросы, люди, не попадающие ни в одну из существующих классификаций, и другие, и иные, и ещё вот такие — все они, будто повинуясь звуку волшебной дудочки, идут к Неве. Но не затем, чтобы погрузиться в её воды, а для того только, чтобы стоять на набережной — всю ночь, или сколько хватит сил, или переходить от одного моста к другому, или сидеть на Марсовом поле в кружок, играя в «мафию», или залезть на одну из не запертых ещё крыш — и встречать рассвет. Какой рассвет, когда закат отменили?

Мчатся автомобили, велосипеды и скутеры, заблудившийся троллейбус распихивает их рогами. Все хотят успеть пересечь свой мост. Ведь скоро часы пробьют урочный час, и волшебные ларцы раскроются, один за другим. И каждый человек окажется в той сказке, которую сам для себя выбрал. В лёгкой кружевной фантасмагории Петроградской стороны или в графическом реализме Достоевской, в призрачной, не лишенной абсурда, балладе Васильевского острова или в поучительной скучной пьесе Выборгской стороны.

Цвета поблекли, словно на старой фотографии, но запахи усилились, и звуки стали глубже. Белая ночь распространяет свои чары на всех — даже на тех, кто в них не верит. Проходя под чужими окнами, Денис слышал, как на втором этаже мерно постукивает нож о разделочную доску, как на третьем кто-то выходит в Интернет с помощью допотопного телефонного модема, как на четвёртом скрипит в коридоре паркет, а на пятом выкипает на кухне чайник, да так свистит, будто воображает себя радиоприёмником, поймавшим далёкие позывные космических кораблей инопланетного флота.

Денис поднимался по лестнице, а навстречу ему бежали, словно на венецианский карнавал, разнаряженные, расфуфыренные соседи.

— Сегодня самая короткая ночь! Поздравляем вас, поздравляем! — слышалось там и тут.

Нашли, чему радоваться. Ночи должны быть одинаковой длины, чтобы человек мог нормально выспаться. Чтобы его не терзали мысли, которые нельзя оставить на том берегу.

Денис вошел в квартиру. Алиса ещё не возвращалась или затаилась в своей комнате. Всё равно, пусть живёт, как хочет. С собой самим бы разобраться. Он рухнул на кровать. Накрылся одеялом, вытянул ноги. Закрыл глаза. Да нет, он всё сделал правильно. Третья ступень или не третья — но это же мунги! Мунги не причиняют людям зла. Всё будет хорошо.

С этой мыслью Денис уснул.

Он проснулся от того, что под окнами несколько опьянённых белой ночью футбольных фанатов тестировали на окрестных жителях новые кричалки. Они очень старались — должно быть, слышно их было во всём квартале. Через некоторое время послышался голос Галины Гусевой. Её кричалки были менее складными, но больше соответствовали времени суток.

Бойцы. Бойцы способны причинять людям зло. Пусть даже это не просто люди, а враги, шемоборы. Но Бойцы — мунги, и при этом они убивают. А Кастор так и не сказал, кем были прежде эти боги третьей ступени. Может быть, как раз Бойцами. Может быть, так они подавляют в себе жажду убийства. Встречаются раз в сто лет на «коктейлях» и выпивают из людей жизни. Подумаешь, семь человек. А может быть, выпив всю их кровь, они сразу принимают жертв в особый отряд жрецов.

Кричалки за окном стихли — у обеих сторон, вероятно, иссякла фантазия.

Денис провалился в сон.

Прошла целая эпоха. Он проснулся, хотя на улице на этот раз было тихо. Его разбудил звук упавшего предмета. Должно быть, зонтик — он положил его на край полки для обуви, чтобы освободить место для вещей сестрицы Алисы.

Алиса. Алиса — единственная девушка, которую он знает достаточно хорошо. Но другие — не такие. Не нужно всех равнять. Он поспешил, он сглупил и обрёк самого главного человека в своей жизни на неизвестность. Пускай Дереза то и дело говорит ерунду. Но что будет, если она больше никогда не скажет ему никакой ерунды?