– Черт с ними, окаянными! Собирай десяток, мурзу на коня его десятника, связать крепко и пойдем в село.

В селе одновременно царили радость и печаль. Кто-то радовался избавлению от проклятых поработителей, кто-то оплакивал павших в бою. Но в целом обстановка была радостной.

– Неужели, боярин, самого мурзу взял? – подошел к Бордаку староста.

– Взял!

– И чего теперь с ним будет?

– Его велел к себе доставить сам государь.

– Этого пса и на Москву! – удивился Торба. – И чем же он так отличился, что его желает зрить царь Иван Васильевич?

– Есть «заслуги»!

– Что, Михайло? – подбежал к нему Парфенов.

– Порядок, Василь, нукеров порубили, мурза у нас.

– Сам брал?

– Неужто доверил бы кому-то? – улыбнулся Бордак. – Не, это мое дело, собак бешеных брать, что возомнили себя господами на чужой земле. Брал ранее, ныне взял и далее брать буду, коли не получу приказа рубить их дикое племя. Тогда буду рубить, покуда жив.

– Что ж, дело сделано, Михайло. До утра можно отдохнуть, и в путь? Домой?

– Да!

– В Чугуев гонца посылать будем?

– А вот это реши сам.

– Добре.

Староста, организовав сбор тел татар и отдав команду закопать их в овраге, где был пост их наблюдения, занялся приготовлением пиршества для опричных воинов московских. Для того народ начал выставлять столы, лавки прямо на центральную улицу. Повсюду разводили костры, на них ставили чаны. За городьбой резали овец, кур, сносили к стряпухам овощи, муку. Кто-то прикатил и бочонок, явно не с квасом.

Прошли похороны, начались торжества, так на Руси бывало часто.

С утра особая дружина пошла к Чугуеву. Там задержалась на день, собирая обоз – переход предстоял долгий, и двинулись на Москву.

В столицу дружина вошла через две недели, дождливым утром конца октября. На заставе ее остановили и послали в Кремль гонца. Оттуда прибыл царский посланник, четырехпалый опричник Гордей. Передал наказ государя следовать дружине в Александровскую слободу, а княжичу Парфенову и боярину Бордаку вместе с пленным немедля идти в Кремль. Воеводы простились с десятниками и, выбрав в охрану двух ратников, направились к Кремлю.

На этот раз заехали через Спасские ворота, прошли в сопровождении кремлевской охраны до великокняжеского дворца. Встречать ратников вышел сам Иван Васильевич. Воеводы и охрана соскочили с коней, сбросили на мощеную площадку связанного мурзу Икрама. Царь подошел к нему, пнул ногой:

– С тобой я в пыточной избе поговорю, – и махнул рукой ближней охране: – Увести собаку!

Мурзу потащили к воротам.

Охранники дружины отошли в сторону, а царь подошел к Парфенову и Бордаку:

– Приветствую вас, воины русские!

Воеводы поклонились.

– И тебе долгих лет, государь, – ответил Парфенов. – Твое повеление исполнено, сотня мурзы Икрама разбита, сам мурза доставлен.

– Признаюсь, посылая вас на это задание, на успех дюже не рассчитывал, слишком сложное задание, – улыбнулся Иван Васильевич. – Но вы выполнили его, за что вам от меня великая благодарность. – Он поднял руку, и к нему бросился боярин из ближнего окружения, подал две мошны. – Это ваша награда. Опричников особой дружины я награжу отдельно.

Воеводы приняли тяжелые мошны, спрятали в одежде.

– Вижу, устали вы, воины, езжайте домой, отдохните. Потребуетесь, вызову. – Царь взглянул на Бордака: – Слышал я, Михайло Лексеич, свадьба у тебя намечается?

– Да вот думали обвенчаться с Аленой, – смущенно проговорил Бордак.

– На свадьбу позовешь?

Михайло совсем растерялся:

– Конечно… Государь… это такая честь для меня!

– Позовешь, приду. А сейчас отдыхайте. И еще раз великое вам спасибо!

Царь повернулся и пошел ко дворцу, за ним свита из бояр, которая собралась во время разговора, охрана.

Парфенов с Бордаком выехали на площадь.

– Ты, Михайло, как-нибудь выбрал бы время, да заехал бы ко мне с невестой.

– Давай, Василь, ты к нам, так удобнее. Алена еще не привыкла не то что к выездам, того она и не ведает, а и просто к жизни в Москве, да еще сыночек наш Петруша тоже побаивается. Приезжай ты. Встретим как родного.

– А мы теперь и есть родня. В боях породнились.

Обнявшись, не слезая с коней, поехали каждый к себе.

Не успел Бордак заехать на подворье, как к нему бросилась Алена:

– Вернулся, Михайло!

– Вернулся, Алена!

– Господи, знал бы ты, как я ждала тебя!

– Знаю.

– Соскучилась!

– И я соскучился!

Он стиснул ее, прижал к себе.

А со стороны на них, вытирая слезы, смотрела Марфа, подкашливал, смущаясь, Герасим, рядом служка, которого нашел ключник, и во весь рот улыбался Петруша. Все они были счастливы. Пусть недолго, пусть на несколько дней или мгновений, но счастливы обыкновенным человеческим счастьем.

Прошел сбор урожая, посеяли озимые, работы в поле закончились, наступила пора праздников, свадеб. Решили, наконец, пожениться и Бордак с Аленой. Таинство венчания, соответственно и свадьбу, назначили на середину октября месяца, сразу после великого православного праздника Покрова Святой Богородицы. На Руси издавна укрепился порядок свадеб. Так, поначалу в доме невесты было обручение, после чего молодые могли и целоваться, и миловаться на людях, а не тайком. Далее жениха и невесту готовили к венчанию. Гостям в то время от родителей невесты давали подарки и угощали хлебом и вином, иногда организовывали застолье. Когда молодых выводили из дома, их осыпали хмелем или зерном. По просьбе дружка родители благословляли чад. Далее ехали в храм, где и свершалось таинство венчания. По возвращении родители жениха встречали молодоженов перед воротами с караваем хлеба. Молодые откусывали часть, и каждый старался откусить кусок поболе, игриво заявляя тем самым на первенство в семье. Это было символически, потому как, сколько ни отхватывала бы жена, хозяином в семье всегда был муж. Во дворе молодых опять осыпали хмелем и зерном и отводили в отдельную комнату, где они могли немного отдохнуть от праздничной суеты перед застольем. Там же молодая причесывалась, теперь ей предстояло иметь женскую прическу и головной убор замужней женщины. Гостей в это время угощали вином с заедками – сухими закусками, показывали приданое невесты. В первый день свадьбы застолье длилось недолго. Немного посидев среди гостей, молодые уходили, а дружка приглашал всех на следующий день. В комнате молодых ждало брачное ложе. Родители, когда гости расходились, ждали известия о том, что муж справился с возложенными на него обязанностями, а молодая жена оказался непорочной. После того как был принят «Домострой», следовали, преимущественно, его положениям, касающимся бракосочетания. Молодые представляли доказательства выполнения своих обязанностей и невинности, о чем всем сообщал дружка. С утра молодожены вместе мылись в бане и выходили на праздничный пир. Им дарили подарки, они же в ответ одаривали присутствующих. Во второй день кричали о том, что водка горька, и молодоженам приходилось постоянно целоваться.