БОЖИЕЮ МИЛОСТИЮ

МЫ, АЛЕКСАНДР ВТОРЫЙ,

ИМПЕРАТОР И САМОДЕРЖЕЦ

В С Е Р О С С И Й С К И Й,

ЦАРЬ ПОЛЬСКИЙ, ВЕЛИКИЙ КНЯЗЬ ФИНЛЯНДСКИЙ,

и прочая, и прочая, и прочая.

Объявляем всем НАШИМ верноподданным.

В постоянной заботливости НАШЕЙ о благе всех верноподданных НАШИХ, МЫ, Указом в 19 день февраля 1861 года, признали за благо отменить крепостное право над сельским сословием богом вверенной НАМ России.

Уступая просьбам помещиков, МЫ, как ни тяжело было НАШЕМУ Монаршему сердцу, повелели однако всем временно-обязанным крестьянам оставаться в течение двухлетнего срока, т. е. до 19 февраля настоящего 1863 года, в полной подчиненности у бывших владельцев.

Ныне, призвав Всемогущего на помощь, настоящим Манифестом объявляем полную свободу всем верноподданным НАШИМ, к какому бы званию и состоянию они ни принадлежали. Отныне свобода веры и выполнение обрядов ея церкви составляют достояние всякого.

Всем крестьянам, как бывшим крепостным, так и государственным, даруем в определенном размере землю без всякой за оную уплаты как помещикам, так и Государству, вполне неотъемлемое и потомственное их владение. Полагаясь на верность народа НАШЕГО и признав за благо для облегчения края упразднить армию НАШУ, МЫ, отныне впредь и навсегда, освобождаем НАШИХ любезных верноподданных от всякого рода поборов и повинностей рекрутских. Затем, солдатам армии НАШЕЙ повелеваем возвратиться на место их родины.

Уплата подушных окладов, имевших назначением содержание столь многочисленной армии, с дня издания сего Манифеста, отменяется. Всем солдатам, возвращающимся из службы, также всем дворовым людям, фабричным и мещанам повелеваем дать без всякого возмездия надел земли из казенных дач обширной Империи НАШЕЙ.

В каждой волости, равно в городе, избирают четырех пользующихся его доверием человек, которые, собравшись в уездном городе, изберут совокупно уездного старшину и прочия уездные власти. Четыре депутата от каждого уезда, собравшись в губернский город, изберут губернского старшину и прочия губернские власти. Депутаты от каждой губернии, призванные в Москву, составят Государственный Совет, который с НАШЕЮ помощью будет управлять всею Русскою землею.

Такова Монаршая воля НАША!

Всякий объявляющий противное и не исполняющий сей Монаршей воли НАШЕЙ, есть враг НАШ. Уповаем, что преданность народа оградит престол НАШ от покушений злонамеренных людей, не оправдавших НАШЕ Монаршее доверие.

Повелеваем всем подданным НАШИМ верить одному НАШЕМУ Монаршему слову. Если войска, обманываемые их начальниками, если генералы, губернаторы, посредники осмелятся силою воспротивляться сему Манифесту, да восстанет всякий для защиты даруемой МНОЮ свободы и, не щадя живота, выступит на брань со всеми дерзающими противиться сей воле НАШЕЙ.

«С Нами бог, разумейте языцы и покоряйтеся, яко с Нами бог!»

Дан в Москве, в тридцать первый день Марта, в лето от Рождества Христова тысяча восемьсот шестьдесят третье, Царствования же НАШЕГО в девятое.

На подлинном Собственною ЕГО ИМПЕРАТОРСКОГО ВЕЛИЧЕСТВА рукою подписано: «АЛЕКСАНДР».

Печатан в Санкт-Петербурге при Правительствующем Сенате.

— Ну, как? — спросил Каневич Черняка, когда тот кончил читать.

— Это действительно бомба, — ответил побледневший поручик.

— Тысячу таких бомб мы распространим по приволжским уездам и волостям, селам и деревням, — вдохновенно воскликнул Каневич. — И народ, я уверен, возьмется за вилы и топоры. А как иначе, если к тому призывает сам государь император?

Он весело рассмеялся и с любопытством взглянул на Черняка.

— Ну что, господин поручик, есть теперь у поволжского восстания шансы на успех?

— Если сия бумага, как вы говорите, дойдет до сел и деревень волостей и уездов, шансы успешности восстания повысятся многократно! — воскликнул Максимилиан.

Каневич победно улыбнулся:

— Я тоже так думаю. Дело за малым: надо привезти в Средневолжск эти бомбы. Вместе с деньгами и оружием.

— Я готов, — решительно сказал Черняк.

— Нет, — ответил Каневич. — Вы свою миссию выполнили. Все это доставит по назначению другой человек. К тому же вы теперь большая фигура.

— Не понял, — сморгнул поручик.

— Центральный революционный комитет назначает вас гражданским начальником Средневолжской губернии и военным старшиной Средневолжска, — пояснил Каневич. — С началом восстания вы — губернатор края и военный комендант города. Поздравляю!

— Благодарю вас, — пожал протянутую руку Иеронима Черняк. — Я… я оправдаю…

Поручик шмыгнул носом и отвел повлажневший взгляд в сторону. Иначе он бы заметил несколько насмешливых искорок, промелькнувших в глазах Каневича.

— Но я боюсь! — почти вскричал Глассон, едва не сорвавшись в фальцет и просительно глядя то на Аристова, то на Михаила. — Ведь как только в Средневолжске начнется восстание, они меня под шумок и прикончат. Позвольте мне уехать?

— А вы уверены, что подозревают именно вас? — спросил барон, брезгливо скривившись.

— Ну а кого же еще! — Глассон и не пытался скрывать отчаяния. — Им каким-то образом стало известно о письмах, что я написал господину губернатору и его высокопреосвященству. Полиновский уже давно косится на меня, а Жеманов с Бирюковым так и вовсе…

— Это Кониар, — убежденно сказал Михаилу Артемий Платонович. — Губернатор рассказал о письме своему вице, а Кониар, в свою очередь, кому-то еще, кто уже напрямую связан с заговорщиками. Ах, Модест Маврикиевич! Хорошо. Куда вы намерены уехать? — перевел взгляд на Глассона Аристов.

— В Петербург, — уверенно отвечал тот. — Там у меня дядя.

— А как вы обоснуете свою неожиданную поездку?

Всего лишь секундное замешательство, после которого прозвучал уверенный ответ:

— Скажу, что он тяжко заболел и находится при смерти.

— Что ж, это вполне приемлемо, — резюмировал Артемий Платонович. — Уезжайте. Только делайте это открыто. Расскажите о болезни дяди как можно большему числу своих приятелей, спросите разрешения на поездку у членов этого вашего Замкнутого кружка, словом, ведите себя естественно и по возможности искренне, как и полагается вести себя с товарищами по борьбе пламенному и преданному революционэру. Сумеете? — уняв в голосе нотки презрения, спросил Аристов.

— Постараюсь, — успокоенно ответил Глассон.

— Ну вот и ладненько, ступайте, — изобразил на лице подобие улыбки Артемий Платонович. — А мы с Михаилом Андреевичем еще малость потолкуем. К тому же не следует, чтобы нас с вами видели вместе. Конспирация, сами понимаете.