– Юлиодум.

– Да, Юлиодум. Ты останешься там?

– Думаю, да. И полагаю, вы там можете кое-что узнать куда как подробнее, нежели из уст той запуганной и несчастной девчонки, спасенной из мерзких лап язычника-друида.

– Керновия? Откуда ты знаешь, что она запуганная и несчастная?

– Она ж из дальней деревни. А там все такие, ведь никаких законов нет. Слово вождя – вот их законы! Что скажет – то и делают, а чего не скажет – не делают, своей головой не живут. Бараны, не люди!

– А германцы? – Рада стала уже занимать эта неожиданно затянувшаяся беседа. – Они тоже своей головой не живут?

– Не живут! – убежденно отозвался юноша. – Они затем и явились в римские земли. Думаешь, только пограбить? О, нет, хотя и это важно. Однако главное-то для них совсем другое – жить, как римляне, вот чего все они страстно хотят! Это когда-то удалось галлам, удастся ли германцам – бог весть. Эти орды со всей своей дикой жутью ненавидят Рим… и хотят сами стать римлянами. Многие стали – римские полководцы, армия – это все уже давно не римское. Удивлен?

– Нет. Я все это знаю. Хотя… – Хевдинг чуть помолчал и улыбнулся. – Признаюсь, удивлен, да. Тем, что об этом говоришь ты!

– А что же я, тупой, как дерево? – неожиданно рассмеялся галл. – Я грамотен и много чего знаю. Право собственности и виды владений – естественное, интердиктное, производное и все прочие – думаешь, это все такие уж простые вещи? Но разбираться в них надо, иначе всякий тебя обманет, иначе ты сам – вещь!

– Германцы, увы, считают иначе. Их право – меч.

– Пока война – да, – Амбрионикс упрямо набычился. – Но войны не длятся вечно. А потом, кто бы ни победил – обязательно возникнет закон. Иначе к чему все? Без закона нет прав, а без них – нет богатства. Хотя нет, оно есть – но только у вождей… которых ненавидят, которым завидуют все, даже ближайшие соратники и друзья. Ненавидят и стремятся скинуть, чтобы завладеть всеми богатствами. А потом – скинут их. И так до бесконечности. Думаешь, Торисмунд, Аттила и все прочие вожди этого не понимают? Жить, как римляне, хотят все – потому что жить так хорошо и удобно.

– А ты умный парень, Амб, – глядя на пустынную реку, тихо произнес Рад. – Жаль будет с тобой расставаться, честное слово – жаль.

Галл опустил глаза:

– Я исполнил для вас то, что обещал госпоже Мелении. И у меня много дел – вернуться обратно в тот город, забрать у матроны договор, оформить барку…

…которую кто-нибудь из рыщущих вокруг диких орд отберет у тебя мечом… или сожжет…

Так хотел сказать вождь, но сдержался. В конце концов, он и сам сейчас был из тех же самых орд. Из гуннов.

Гельвеций Браниг вовсе не являлся простым трактирщиком, как можно было заподозрить, исходя из его основных занятий. Да и выглядел сей представительный господин вовсе не как замороченный обыденными делами хозяин захудалой корчмы, хотя его постоялый двор язык не повернулся бы назвать большим. Обычный двор, маленький, только не совсем постоялый, а, выражаясь по-древнему – гостевой, были когда-то в старину такие у кельтов. Хозяин гостевого двора, обязанный предоставлять пристанище всякому путнику, считался человеком благородным. Конечно, не таким благородным, как военный вождь или вергобрет – избранный народным собранием староста, но все же цена его чести была немалой. Вот и Гельвеций Браниг унаследовал ее с древних времен. Хотя нынче все давно забыли уже, что такое гостевой дом и как следует относиться к его хозяину, однако задевать по пустякам Гельвеция опасались даже магистраты провинции – эдилы, перфекты, квесторы, не говоря уже о буйных галльских гуляках или заглядывающих пропустить стаканчик-другой матросов с речных судов – публики той еще, вовсе благонравием не отличавшейся.

Свои звали его дядюшка Браниг, все другие – господин Гельвеций. Надо сказать, хозяин гостевого дома и выглядел вполне соответствующе. Статный, высокий, широкоплечий, с длинными седыми кудрями, вислыми, на старый галльский манер, усами и небольшой ухоженною бородкою, Гельвеций и одевался всегда пристойно, можно даже сказать, с шиком. Длинная, цвета весеннего неба, туника с искусной вышивкой, коричневые, крашенные дубовой корою, штаны-браки, на шитом мелким бисером поясе – увесистых размеров кошель, бронзовый, украшенный красной эмалью, гребень, кривой кинжал в изысканных ножнах. Пальцы на обеих руках усыпаны многочисленными перстнями и кольцами, на правой руке – серебряными, на левой – золотыми.

Местные дядюшке Бранигу кланялись, уважали не за страх, а за совесть, признавая в нем одного из потомков прежних аристократов, племенной галльской знати, на корню уничтоженной Цезарем.

Гельвеций тоже помнил всех своих предков – как погибли, за кого и почему бились. Не только корчмой – гостевым своим домом – занимался сей респектабельный господин, но и кое-чем другим тоже. Префекты, эдилы и прочие заглядывали в эти маленькие прибрежные городки лишь изредка, а периодически сменяемые имперской властью наместники-старосты (Галлия ведь все-таки являлась провинцией, вернее, даже несколько Галлий – Лугдунская, Цизальпинская, «Косматая») правили здесь лишь в той мере, в какой находили общий язык с добрым дядюшкой Бранигом.

Сам же Гельвеций Браниг, в полной мере ощущая себя хозяином здешних мест, делал для местных жителей все, что мог. И главное – содержал дружину, защищая город и прилегавшую к нему округу – паг – от речных разбойничьих банд, в сезон ничуть не уступавших в жестокости и лиходействе знаменитым морским пиратам. А для того, чтоб защищать, надо было знать, владеть информацией – ибо кто ею владеет, тот бал и правит.

Два года назад вот не подсуетились вовремя, не успели уйти от гуннов – и те сожгли и разграбили город, быстро, впрочем, отстроившийся – все же располагался на самых значимых торговых путях, из Рима и Провинции (так римляне издавна именовали Цизальпинскую Галлию) по Лигеру-реке – к большому и богатому городу Генабум, а уж там – либо вниз по реке – через земли пиктонов – к морю, либо по мощеной римской дороге – на север, в Лютецию, и дальше – в земли белгов. И даже еще дальше – через пролив – в Британию!

Река давала богатство, словно бы не вода в ней текла, а самое настоящее серебро! Только вот желающих поживиться за чужой счет тоже имелось хоть отбавляй. Еще, слава богу, в этот раз, кажется, обошлось – и гунны Аттилы, и везеготские полчища Торисмунда прошли, прокатились мимо, лишь задев городок самым своим краем. Но и того хватило – едва откупились. И вот теперь Гельвеций Браниг много и тяжело думал. Все прикидывал, пользуясь доставленными верными людьми сведениями, все никак не мог понять – а что же, дьявол разрази, будет? Одно знал несомненно: рано или поздно Аттила и Торисмунд схватятся. Кто победит? Скорей, Торисмунд, гунны уже истрепались в северных италийских городах. Хотя, поддержанные восточно-ромейской данью, вполне могут и… Гунны… Гельвеций усмехнулся: кто только так себя не именовал: прибившиеся к Аттиле готы, гепиды, герулы… продолжать можно долго! Сам дядюшка Браниг подозревал, что ни одного «природного гунна» так еще и не видел, хотя беседовал с гуннским посланцем… оказавшимся бывшим греческим купцом и философом, человеком мудрым и сведущим. «Гунны» – лишь удобный предлог свалить все бесчинства на пришлых. Мол, явились откуда-то из далеких адских степей, все жгут, рушат, насильничают… А мы что ж? Мы – готы, гепиды, герулы, франки, бургунды – ни при чем, мы так, погулять вышли. Это все не мы разграбили – гунны. Они, они, злодеи поганые!