– Я знаю, ты хочешь мне сказать, что я – ничтожество, что меня скоро схватят и призовут к ответу? Но я ничего не боюсь. И это не я виноват, что таким родился.

Мы с тобой – одно целое, и кто виноват в том, что тебе досталось все самое хорошее, а мне – все самое дурное?

Тебе отдали все силы, а мне – одну слабость. Признайся, ты ведь хотел бы избавиться от меня? Ну скажи, скажи, я тебя пойму и, быть может, когда-нибудь сам помогу тебе, но пока я еще не готов к тому, чтобы отправиться вслед за НИМИ… Я слишком молод, кроме того, признаюсь тебе честно, мне иногда кажется, что все это сделал не я…

Ты – это я, тогда и объясни мне, что движет мной, зачем я делаю это? Почему, когда я хотел женщину, она мне всегда с хохотом отказывала?..

– Прекрати, – отозвался Двойник и загасил сигарету в пепельнице. Взгляд у него был печальным, словно у обреченного человека. – Ты сам себе все это придумал.

Ведь ты же сам говоришь, что мы с тобой – одно и то же.

Тогда почему же я – могу, а ты – нет? И почему ты не хочешь найти в себе силы, чтобы воспротивиться своим желаниям? Кроме того, ты вовсе не такой, каким себя представляешь. Ты же был с Ольгой Христиансенс? И она ничего не заметила. Не заметила подмены, понимаешь?

Больше того, на следующий день она снова пришла сюда, чтобы встретиться с тобой…

– ..с тобой! – вскричал он. – И у меня все с ней получилось только потому, что я представил себе, что я – это ты, понимаешь?

– Ты ведешь сразу несколько жизней, но они следуют не параллельно, как это бывает иногда у людей, а расходятся, словно лучи, в разные стороны. Ты бы собрал их все вместе… Разве ты не понимаешь, случись что с тобой, мне тоже будет конец? Ведь ты в моей ванне разрезал трупы, ты думаешь, ОНИ не найдут следов?

– А ты поезжай, поезжай отсюда, брось меня, брось… – Он, скорчившись и состроив страшную гримасу, забегал вокруг Двойника, как отвратительный полубезумный шут, которому не хватало только красного веселого колпака с бубенчиками. – Брось, как свою сгнившую руку, а еще лучше – ногу! Но только знай, если ты меня бросишь, я принесу в жертву твоей порядочности и чистоплюйству много-много молоденьких девушек… Я приведу их сюда, одну за другой, я осчастливлю их лоно, сделаю своими наложницами, и мы сыграем здесь прекрасный спектакль. Театр одного актера, может, слышал? Ведь они уже давно сыграли свои роли, они просто не знают об этом…

– Зачем ты зарезал буфетчицу на автостанции и почему тебя тянет именно в эти грязные места? Что тебе за дело до этой простушки? Возомнил себя богом?

– Оставь меня в покое. Я убил ее, потому что она видела меня, видела, как мы с той дурехой говорили в кафе, а потом ушли вместе… Что ты так смотришь на меня? Не смотри, слышишь, НЕ СМЕЙ НА МЕНЯ ТАК СМОТРЕТЬ! Я счастлив, я несказанно счастлив уже тем, что у меня есть ты, ты, который принадлежит мне всецело и находится в моей власти. И вся твоя беда знаешь в чем?

– В чем?

– В том, что ТЫ НЕ МОЖЕШЬ МЕНЯ УБИТЬ. Да, я слаб, я нервен, я извращенец, я некрофил, я сластолюбец, я эгоист, я бездарь, я порочен до самого дна, я люблю только свои ощущения и деньги, на которые могу купить эти самые ощущения, но тем не менее Я СИЛЕН!

Понимаешь, ты, ты!.. – Он тяжело дышал, пот катился градом с его гладкого, холеного лба. – А ты – низшее существо, которое я ненавижу больше всего на свете.., ты – не в состоянии убить меня, чтобы самому вырваться из этого ада! Я не могу овладеть женщиной, которая мне понравилась, а ты не можешь убить меня. Мы и слабы и сильны одновременно. Я только не понимаю, почему ты всегда молчишь? Ты что, не умеешь разговаривать? Ты только и можешь, что водить кистью по холсту и писать эту пошлятину!..

– У тебя есть краски и кисти – пиши и ты. Кто тебе мешает?

– Мне мешает тот, который забрал себе весь талант.

Скажи, почему ты не оставил мне ни капли таланта? Тебе никто не говорил, что ты талантлив во всем? – Он оскалил зубы – ровные, безукоризненные, белые, как китайский фарфор. – Ты талантлив даже в той боли, которую приносишь мне, ты хотя бы это понимаешь?

– Не кричи. Сегодня снова приходила Ольга Христиансенс. Она серьезно больна, а ты не хочешь ее навестить. Ведь она любит тебя… Быть может, она бы и смогла тебя понять.

– Нет, она любит тебя. В том-то все и дело. И вообще, сколько можно говорить об одном и том же… Не смотри на меня так, твои глаза сейчас вонзятся в мои и прожгут их насквозь. Быть может, когда-нибудь ты все же наберешься смелости и избавишь меня от МОЕЙ боли, ты понимаешь, о чем я говорю… Те наслаждения и чувство пресыщенности, которые длятся подчас мгновение, – что ты можешь знать о них? Разве ты знаешь, какую цену мне приходится платить за то, чтобы я оставался жив? Я нахожусь в постоянном напряжении, мой мозг не знает покоя, я пытаюсь избавиться от призраков, которыми кишат мой дом и моя голова, но они все равно неотступно преследуют меня и душат, душат во сне и по вечерам, когда всем кажется, что я так умиротворен и счастлив… Ну вот твой взгляд и потеплел – ты жалеешь меня, мой дорогой Двойник? Ты, наверно, смотришь на меня и думаешь, и чего это он разговаривает сам с собой, да? Представляю, сколько вопросов ты бы хотел задать мне. Так задавай. Спроси меня, как умерла моя Ева. Твоя Ева.

– Не называй ее так, у нее было совершенно другое имя. И если у тебя несколько жизней и несколько имен, если ты пытаешься прожить в нескольких ипостасях, то это не значит, что все такие же, как ты, и хотели бы стать похожими на тебя. Оставь в покое хотя бы ту, которая сделала тебя счастливым.

– Счастливым? И это говоришь мне ты, ты, который украл ее у меня? Мерзавец, какой же ты мерзавец, и как же я тебя ненавижу… Ты опять так смотришь на меня, что мне хочется спрятаться от тебя под стол… Но нет, я не боюсь тебя. Ты не сделаешь этого, никогда не сделаешь, в этом-то твоя беда…

Он подошел к своему Двойнику, протянул руку… Ему вдруг показалось, что он ощутил теплую плоть.

– Ты как будто живой… Как будто ты – ЕСТЬ.

* * *

Крымов метался по огромному загородному дому в поисках Нади, потому что не мог поверить, что ее здесь нет. Разбитое окно нарисовало ему фантастическую картину: Надя превращается в гигантскую птицу и, пробив мощным клювом окно, вылетает, рискуя быть пораненной осколками стекла, из дома, летит в сторону трассы, где сбрасывает с себя остатки человеческой одежды, красной одежды…

Тому, кто увез ее отсюда, не повезло: на этот раз снегопада не было и на дороге остался четкий автомобильный след. Вот уже час как вокруг дома бродят оперативники, что-то ищут, задают Крымову вопросы, рискуя быть оскорбленными или даже избитыми им же. А он совершенно не может взять себя в руки, он напоминает сумасшедшего…

Шубин сидел в гостиной и вспоминал Новый год.

В доме было тепло – сейчас холодно; здесь были все четверо – теперь только двое; тогда в воздухе пахло праздником – сейчас пахнет смертью и страхом; была надежда – теперь она умерла.