– Приходи, – шепнула ему на ухо, и убрала руку, словно обожглась.

Он и пришел. На шестой день – нет, на шестую ночь! – осторожно постучался в дверь Златиной спальни. Он постучался, она открыла и первая, не позволяя даже слова сказать, не позволяя одуматься, обвила руками его шею, губами прижалась к сомкнутым губам. Дождалась!

Ничего-то она не знала про эту сторону людской жизни. Лесная бабушка учила ее совсем другим премудростям, вот теперь приходилось самой… без учителей. Когда вдвоем, оно не так страшно. И не так стыдно, потому что от горящей на столе свечи, света совсем чуть, остается полагаться только на чувства, а не на зрение. А чувства эти такие, словно с нее кожу сняли, и все-все она теперь ощущает иначе – острее, слаще, больнее…

И глаза можно закрыть, отдаться чужой силе и чужой воле без остатка. Она ведь сама так решила, сама этого хотела. Да только не получается отдаться без остатка, мешает что-то, воет, рвет когтями кожу в кровь. Кошка! Ее любимица, ее единственная верная подружка. Зачем же она?.. Что же Дмитрий подумает?..

Вот только не Дмитрий… Лицо его близко-близко, и глаза близко. Чужие глаза, черные, как болотные омуты. И руки больше не ласкают, с силой прижимают к кровати, впиваются ногтями в кожу. И голос… Не Дмитрия это голос! Тело его, лицо его, а глаза и голос чужие. Злата знает чьи. Знает, оттого и мечется, пытается вырваться из страшных, душных объятий.

– Надо же, увидела… – Закричать бы, но рот закрывают, запечатывают жадным поцелуем, и тело рвут на части, в клочья рвут. Как тогда птицы… – Чуял я в тебе силу, девочка. Не прогадал.

Кошка! Где ее кошка? Где единственная подружка и защитница?

– С тобой у меня точно сладится. Сила к силе! Сына мне родишь. Теперь уж точно сына.

А кошка вот она – яростной фурией вскочила на спину тому, кто, как в чужое платье, рядится в чужое тело, кто обманом и силой готов добиться своего. Уже добился…

Злата вырвалась, скатилась с кровати, дотянулась до ножа, Степанова подарка, замахнулась.

– Бей, – сказал и улыбнулся. – Меня не убьешь, а вот доктора своего запросто. Мне его тело больше без надобности. Сделано дело, одного раза нам с тобой достаточно.

Как же хочется замахнуться, вонзить нож по самую рукоятку в горло. Аж рука дрожит. Но нельзя, никак нельзя. Это ведь Дмитрий, его тело, пусть и ворованное. Значит, не его – себя. Так будет правильно, потому что с этой мерзостью в себе она жить не сможет.

– Убьешь себя, убьешь моего сына. – Он не смотрит на нее больше, даже спиной повернулся, но все равно все видит, все замечает. – А за сына я мстить стану страшно. Первым начну с твоего доктора, следом приду в детскую к девочкам.

– Это твои дочки! – Теперь она знает, видит то, что раньше не видела, чувствует, как стонет, ворочается этот дом под натиском черных сил.

– Мои. – А ему, человеку, который уже почти тень на белой стене, все равно. Он и думает уже о другом. О крови думает, о той, что капает с крыльев черных птиц на его голое тело. И вкус ее чувствует на своих губах. На губах Дмитрия… – Да только девки мне без надобности. Такому, как я, нужен сын. В моем роду сила наследуется от отца к сыну. А если еще и мать ведьма…

Теперь уже и Злата почувствовала вкус крови от прокушенной насквозь губы. Удержаться бы, не наделать беды, не убить того, кто ни в чем не повинен. Потому она и нож отложила, хоть и понимала, хоть и чувствовала, что теперь ей нож без надобности. Проснулась та сила, про которую лесная бабушка говорила. Разбудили…

– И если от ребенка надумаешь избавиться, подумай о тех, кто из-за тебя примет мученическую смерть. – Уже и тени на стене нет, только голос. Или и вовсе эхо…

А пол холодный, тянет по нему сквозняком, будто снежной поземкой. Замерзнуть бы насмерть, чтобы не чувствовать и не помнить, но нельзя. Нужно жить. Хоть бы затем, чтобы отомстить!

Первой неладное заподозрила старуха, сама явилась в дом у ручья, стучаться не стала, переступила порог хозяйкой, а когда переступала, еще и сыпанула что-то под него с тихим бормотанием.

– Соль обережная, – сказала, не глядя на Степана. – Я потом дом обойду, защиту тебе сделаю, чтобы понадежнее. Почему не спрашиваешь, пограничник, зачем пришла?

А потому и не спрашивает, что боится ответа. Вот уж и лето в разгаре, жить бы, полной грудью дышать, а не выходит. То и дело тянет посмотреть в небо, не кружит ли над лесом Черная Погоня, не выискивает ли своему хозяину очередную жертву. Пока не кружит, но надолго ли?

– Зачем пришла? – все-таки спросил и стул старухе придвинул. Вот только она садиться не стала, так и осталась стоять посреди комнаты. Сколько же ей лет? Сколько живут такие, как она?

– Много, пограничник, – усмехнулась устало. – Мне уже и надоело, но что тут поделать? Не мы себе судьбу выбираем. Ты Злату давно видел? – задала она вдруг вопрос.

Степан задумался. Сначала-то казалось, что недавно, но как стал вспоминать, вышло, что давненько, с начала лета. Все никак не получалось у них свидеться. Как-то у Дмитрия пытался про нее спросить, да только отмолчался парень. Степан тогда еще подумал – дело молодое, поссорились ребятки. А теперь вот защемило, закололо сердце.

– Что с ней? – спросил и по-стариковски устало опустился на стул. – Проснулась сила?

– Проснулась, – старуха кивнула. – Вот только боюсь я, пограничник, теперь той силы. Как бы не случилось беды.

– Отчего же? Мы же того и добивались.

– Добивались… – Она поджала тонкие губы. – Да вышло, что не мы одни девку добивались.

– Не темни, старая. – А у самого в глазах потемнело так, что белый день показался ночью. – Что случилось?

– А то случилось, что беременная Златка. Без птицы своей я ослабла, не заметила сразу тех перемен, которые раньше с первого взгляда увидела бы. – Старуха горестно покачала головой, а потом добавила: – Почему не спрашиваешь, пограничник, кто отец?

Потому и не спрашивает, что так же, как и ведьма, уже знает правду. Ох, не нужно было оставлять девочку в Горяевском. Ведь чуяло сердце недоброе. И сердце чуяло, и глаза видели. Рыжая она. И Настена, и Оксана… Все три – что огонь, золото и мед.

– В рыжих женщинах особая сила. – Старуха поправила свой черный плат. – Не все ведьмы, как Златка, но сила есть. Он их так и выбирает – по силе. Ему обычная баба без надобности, ему вот такие нужны.

– Зачем? – только и хватило сил спросить.

– Затем, что всякая тварь на этой земле стремится оставить после себя след. Даже такая, как он. Вот только девочки его не интересуют, он сына хочет, наследника. Помнишь, как Игнатка сына хотел?