С. Ю. Витте приписывает это себе: «После ареста Носаря я распорядился арестовать весь Совет, что Дурново исполнил лишь 3 декабря. Дурново опасался, что если он начнет арестовывать членов Совета порознь, то они разбегутся, и ожидал собрания. Совет же боялся собраться, а как только он собрался 3 декабря в Вольно-экономическом обществе, он был арестован»[449].

В. И. Гурко рисует иную картину: «В день этого ареста в Совете министров обсуждался проект правил о союзах. Дурново, невзирая на всю важность этого вопроса, в Совет не поехал, а командировал туда в качестве своего представителя чиновника департамента общих дел, наказав ему не обмолвиться ни единым словом о предстоящем в тот же вечер аресте. Не успел, однако, Совет министров окончить обсуждение упомянутого проекта, как Витте доложили, что его просит к телефону министр внутренних дел. Возвращение Витте не способствовало успокоению присутствующих. С буквально белым лицом и с прерывающимся от дрожи голосом он в величайшем волнении сказал: “Все погибло. Дурново арестовал Совет рабочих депутатов”. Слова эти произвели впечатление разорвавшейся бомбы. Некоторые члены Совета даже вскочили со своих мест, а управляющий делами Совета Н. И. Вуич затрясся как осиновый лист»[450].

Итак, не С. Ю. Витте. Однако и не П. Н. Дурново.

«Вопрос об этом аресте, – вспоминает А. В. Герасимов, тогда начальник Петербургского охранного отделения, – я ставил с самого начала. Но его все время отодвигали, отодвигали . [П. Н. Дурново] опасался, что за арестом Совета последует революционный взрыв. Ввиду моих настояний Дурново решил устроить совещание для решения вопроса об аресте Совета рабочих депутатов». В совещании под председательством И. Г. Щегловитова А. В. Герасимова поддержал только П. К. Камышанский.

«Я чувствовал, – продолжает А. В. Герасимов, – что продолжение прежней политики грозит большой катастрофой, и отправился еще раз к Дурново». Во время доклада А. В. Герасимова в кабинет зашел министр юстиции М. Г. Акимов и молча слушал соображения Герасимова и сомнения Дурново. Когда П. Н. Дурново, заключая, заявил, что он склоняется «к мнению большинства совещания», в разговор вмешался Акимов. «А я, – заявил он, – целиком согласен с полковником. И если вы как министр внутренних дел не считаете возможным принять предлагаемые меры, то это сделаю я». И взяв лежавший на столе блокнот, тут же уполномочил А. В. Герасимова произвести арест. П. Н. Дурново «не возражал, – пишет А. В. Герасимов. – И у меня было впечатление, что он даже рад тому, что мера, которая и ему представлялась необходимой, решена не им».

Получив в свое распоряжение войска, А. В. Герасимов оцепил помещение Вольно-Экономического общества и произвел арест.

«Как это ни странно, – замечает А. В. Герасимов, – но и этот арест еще не решил окончательно вопроса о перемене курса правительственной политики. Совет рабочих депутатов был арестован, но аресты вообще не производились»[451]. В. И. Гурко поясняет: «Шаг этот был решительный и, по имевшимся тогда у правительства представлениям, рискованный: признавалось, что последствием его явится немедленное возобновление всеобщей забастовки и выступление всего рабочего населения Петербурга. Не сопровождавшийся никакими выступлениями толпы арест первого состава Совета разрушил тот ореол, которым организация эта была окружена, и притом не только в глазах населения, но и в представлениях правительства и самого Витте»[452].

Перелом наступил через несколько дней. П. Н. Дурново решился перейти в наступление ночью на 7-е декабря, узнав о решениях московского железнодорожного съезда. «Вы правы, – сказал он вызванному тут же А. В. Герасимову, – мы сделали ошибку, что так долго тянули. Надо действовать самым решительным образом. Я уже говорил с Царским Селом. Царя разбудили, и он примет меня в 7 часов для экстренного доклада. К 9-ти я буду обратно. Ждите меня. Все ли готово для ареста?» П. Н. Дурново «был совсем иной, – свидетельствует А. В. Герасимов. – Никакого колебания у него не было. Видно было, что человек уже решился»[453].

С этого времени борьба с революционными эксцессами резко активизируется по всем направлениям.

С. Ю. Витте инициировал карательные экспедиции П. К. Ренненкампфа, А. Н. Меллер-Закомельского по транссибирской магистрали и капитана I ранга О. О. Рихтера в Прибалтику[454].

П. Н. Дурново телеграммой просил командующего Сибирским военным округом генерал-лейтенанта Н. Н. Сухотина подавить мятеж «самыми решительными мерами, с применением военной силы, без всякой пощады и колебаний», арестовать «всех руководителей и подстрекателей железнодорожной и почтово-телеграфной забастовок»[455].

В Петербурге вырабатывается диспозиция на случай вооруженного восстания: «все караулы занимаются военными училищами», у дворца – Павловский полк с артиллерией[456].

На случай повторения забастовки на железных дорогах вел. кн. Николай Николаевич приказывает сформировать 4 поезда-тарана; в составе каждого – рота л. – гв. Стрелкового полка, 2 орудия, 2 пулемета, взвод кавалерии, жандармы, саперы, рабочая команда; задача – «пробивать путь и возобновлять движение»[457].

Декабрьское вооруженное восстание в Москве

Среди современников бытовали подозрения, что правительство спровоцировало вооруженное восстание в Москве, чтобы запугать среднего обывателя. Об этом писал П. Н. Милюков, ссылаясь на письмо в «Matin» петербургского корреспондента Пьера Леру, взявшего интервью у Ф. В. Дубасова[458]. Г. М. Катков связывал это с П. Н. Дурново: о нем-де «говорили, что в 1905 году он спровоцировал рабочее восстание, чтобы подавить его силой оружия»[459].