– Где же ваша хваленая хватка, мисс Холлидей? Это и есть выбор. Просто один из вариантов вам не очень-то нравится.

Он ее наказывает. С одной стороны, она этого заслуживает, но с другой – он всегда был великодушен. Он мог бы оставить ее гнить в Ньюгейте.

Но это только его точка зрения. А она уже устала думать о его будущем.

– Что вы понимаете под повиновением? – спросила она. – Чего вы от меня потребуете?

Он насмешливо улыбнулся.

– Того, что потребуют обстоятельства.

Оливия задумалась.

– Вы имеете в виду обстоятельства вашей мести Бертраму?

Он обдумал ее слова. А потом очень внимательно и оскорбительно обвел взором ее тело от головы до кончиков пальцев ног.

– Каким безумцем сделало бы меня это, – промолвил он. – Требовать такого от вас! Подумать только, кому-нибудь могло бы прийти в голову, что меня привлекают вероломные женщины. – Он слегка улыбнулся. – Хотя это возможно.

Оливия заскрежетала зубами. С одной стороны, все будет ясно.

– Я совсем не такая, как ваша жена. Я не обманывала вас ради собственного удовольствия. К вам это не имело никакого отношения, неужели вы не понимаете? Или вы так глупы и тщеславны…

– Итак, вы продолжаете протестовать. Очень хорошо. – Сунув руку в карман, он вытащил карманные часы и положил их перед собой. – У вас есть пять минут, чтобы рассказать мне вашу историю. Если я буду удовлетворен рассказом, мы обсудим подробности моего предложения. Если же нет… – Марвик тихо прищелкнул языком, выражая сожаление. – Властям неизвестно и половины того, что вы натворили. Вдобавок к изготовлению фальшивок и вымогательству, существует еще дело о вашей краже у меня.

Оливия не сводила с него глаз. Ему не удалось запугать ее, когда она была его служанкой. Так почему позволять ему это сейчас? Гордость требовала от нее иного.

– Не только это, ваша светлость, – промолвила Оливия. – Вы еще забыли мою кражу у жены вашего брата. Я была ее секретарем – вам это известно? Все эти письма… Я украла их у нее. Кстати, ради хороших отношений, дайте ей шанс тоже предъявить мне обвинение. И может, еще леди Риптон? – Она должна быть уверена, что он никогда ни в чем не обвинит Аманду. – Потому что это я написала за нее фальшивые рекомендации. Почему бы вам не связаться и с ней?

Судя по затянувшейся паузе, Марвик был поражен ее словами. Оливия получила от этого немалое удовольствие.

Но потом герцог промолвил, пожимая плечами:

– Хорошо, вы сказали мне часть правды, стало быть, учитесь говорить ее. Что ж, начинайте свой рассказ, мисс Холлидей. Время идет.

Откинувшись на спинку стула, Аластер сложил руки на животе. Он напоминал критика-скептика, приготовившегося смотреть второсортное представление.

* * *

Пять минут на то, чтобы рассказать ему все. Оливия задумалась. Это был вызов, который с пугающей ясностью показал ей, как аккуратно вся ее жизнь может уложиться в рамки клише, – жизнь незаконнорожденного ребенка.

– Бертрам познакомился с мамой, когда она была очень молода, – начала Оливия. – Когда я появилась на свет, ей было всего шестнадцать. Он поселил ее в деревушке Алленз-Энд – там он ее… держал. Точнее, нас. Недалеко оттуда у него было поместье, но он арендовал для нас коттедж у местной семьи.

Аластер наблюдал за ней молча. Между рейками ставен в комнату проникал свет, оставляя на лице Оливии полоски тени; ее глаза сверкали в этом свете.

– Бертрам и мама были очень счастливы, пока я была маленькой. – Оливия помолчала. – Думаю, и я тоже. – Деревня Алленз-Энд расположена у притока реки Медуэй. Там была яблоня, на которую можно было забираться, сад, в котором она пряталась, и вся местность, которую можно было исследовать. Маме деревня Алленз-Энд казалась раем. Но именно она наиболее остро почувствовала на себе презрение ее жителей.

– Он любил ее, – продолжала Оливия. – Правда, любил – в те ранние годы. И должно быть, был добр ко мне, потому что я… у меня очень смутные воспоминания о том времени, очень смутные, но я называла его папой… Он качал меня на коленях… – Оливия почувствовала, что ее рот невольно скривился.

– И что же изменилось? – Аластер говорил так тихо, что она едва его слышала. Она больше не хотела вспоминать Алленз-Энд. Пока она была ребенком, местные жители относились к ней хорошо, но когда она подросла, они стали демонстрировать ей то же презрение, которое демонстрировали ее матери. «Какова мать, такова и дочь».

Как интересно понять, что ее воображаемая деревня, место, в котором она хотела бы жить, так напоминало то, из которого ей так отчаянно хотелось уехать.

Оливия, нахмурившись, опустила взгляд.

– Что изменилось? – переспросила она. – Разумеется, он женился. На американке.

– Наследнице состояния Бэрингов, – бросил Марвик.

Оливия кивнула.

– Я помню его первый визит после этого. Я поняла, что случилось что-то важное, потому что он привез мне подарок – не книги или новое платье – к таким вещам я привыкла, а куклу, фарфоровую куклу из Парижа, самую восхитительную куклу, какую только можно себе представить. У нее были настоящие волосы, почти такого же цвета, как у меня…

Ей никогда не нравился цвет ее волос. Некоторые деревенские дети называли ее «Имбирной девчонкой», и это не было комплиментом. Но когда она была маленькой, Бертрам называл ее волосы прекрасными. «Самый редкий и красивый оттенок», – говорил он.

Оливия тряхнула головой.

– Кукла была одета в платье – точную копию платья от Уэрта, которое тот сам и сшил. Представить даже не могу, сколько она стоила. – Оливия пожала плечами. – Я играла ею несколько дней. Я обожала ее. Но потом я набралась решимости и разбила ее.

* * *

Глядя на ее грустное, задумчивое лицо, Аластер почувствовал, как в его груди что-то дрогнуло. И это ощущение никак не вязалось с той ожесточенной смелостью, о которой она ему говорила.

– Вы ее разбили? – изумленно переспросил он.

На ее губах промелькнула усмешка.

– Мне тогда было всего семь лет, но я сразу признавала взятку, если сталкивалась с ней.

Герцог невольно представил Оливию девочкой – веснушчатая, с выпуклыми коленями и невероятно серьезным выражением на худеньком личике. Она кладет любимую куклу в грязь и заносит над нею камень.

– Стало быть, у вас была на то причина?

– Ну-у… К тому времени… – Она вздохнула. Аластер не сводил с нее глаз. От этих вынужденных признаний ей захотелось спать. Он ждал, опасаясь того, что Оливия вот-вот зевнет.

Но когда она взяла себя в руки, он расслабился.

– Должно быть, мама увидела объявление о его женитьбе в газетах, – быстро проговорила она. – Но как только он приехал и подарил мне куклу, они начали ссориться. Тем же вечером он уехал на станцию, и я так огорчилась, ведь обычно он оставался у нас на неделю или даже больше, и я… – Ее лицо скривилось. – Я всегда ждала его приезда. Но он уехал, а на следующее утро мама забрала меня, и мы тоже уехали.