Я не увидел фигуру, восставшую из мрака внизу – узнал о ней лишь тогда, когда ее рука обвила мою лодыжку и потянула вниз, на дно. Пока я мучительно пытался сообразить, что происходит, вода уже сомкнулась надо мной. Я знал, что по мою душу пришла одна из бледных тварей – возможно, Софи, решившая таким образом поставить точку в разыгранной на берегу драме. Нож я давно уж потерял, скатываясь по порогам. Чувствуя, как накатывает паника, я пнул тварь ногой, едва не лишившись остатка сил. Отпустив лодыжку, существо нашло мой пояс и дернуло за него вниз – теперь мы оказались лицом к лицу.

Из пучины развеваемых течением волос ко мне вынырнуло лицо Мэри, глянувшее своими блестящими глазами. Мое удивление сменилось пониманием. Ну конечно, подумал я. Софи позаботилась о Дэне, а теперь Мэри взялась за меня. Чаши весов уравнялись. Я чаял, что она просто продержит меня под водой до тех пор, пока у меня не останется другого выбора, кроме как начать дышать водой; утопление – довольно мирный способ умереть, по меньшей мере, по сравнению со съедением заживо. Ухватив меня за плечи, Мэри толкнула меня еще глубже – в песчаную взвесь.

Тут же я потерял ее из виду – остался только песок, сгустившийся вокруг меня. Пузыри воздуха просочились через мои губы. Какую бы участь я себе не вообразил, я чувствовал себя отстраненным, лишенным того желания спастись, что заставило меня вырваться из хватки Мэри, отбиваться от нее. Внезапно поняв, что меня больше совсем ничего не держит, я поплыл к поверхности – легкие горели, руки и ноги налились свинцом. Я всплыл у берега, где росли знакомые мне деревья: береза, клен, лиственница. Крича от перенапряжения, я полз и полз, пока не попал на мелководье. Оттуда я вылез на сушу и рухнул, кашляя водой, что попала-таки в мои легкие. Вымотанный и дрожащий, я сдался на милость тьме, что покрыла меня своим черным приливом.

Меня нашла парочка школьников, утверждавших, что отправились в поход. Думаю, на самом деле они искали уединенное местечко для раскура фимиама, ну да не важно. Меня выбросило на южный берег Голландского ручья, почти у самого Гудзона. От одежды остались одни лохмотья, я был весь исцарапан и потрепан. Подскочившая температура, как сказали мне врачи и полицейские, вызвала галлюцинации и горячечный бред. Меня положили в больницу в Уилтвике, и провалялся я там долго – лечился от инфекции, слишком уж устойчивой даже к самым сильным антибиотикам. Полицейские навещали меня, потому как в бреду я разглагольствовал о смерти Дэна. Отследить мои перемещения не составило труда – Говард подтвердил, что я завтракал у него вместе с другим парнем, высоким, рыжим, со шрамом на правой стороне лица. Он сказал, что мы собирались рыбачить на Голландском ручье, хоть он и советовал нам не ходить туда. Не знаю точно, но почему-то мне кажется, что копам Говард не стал рассказывать о Лотти Шмидт и остальных. После краткого обыска они нашли мою коробку со снастями на каменном выступе – в том месте, где я поймал тварь, названную Мэри нимфой. И рыба, и удочка, само собой, бесследно канули. Ниже по течению копы выловили снаряжение Дэна. Сам же Дэн как сквозь землю провалился, и сей факт с учетом ран на моей руке, нанесенных не то ножом, не то чем-то подобным, вызвал у полиции подозрения относительно того, что именно произошло во время нашей рыбалки. В бреду я кричал, что Дэн напал на меня с камнем, дабы принести в жертву долгожителю-магу, и что его задрали злобные двойники его жены и детей, и это мало чем оправдывало меня – слишком уж безумно все это звучало, я бы и сам до поры не поверил. Подозрение пало на меня, но и друзья, и сослуживцы, опрошенные детективами, отозвались обо мне хорошо, а друзья и семья Дэна не выказали никаких нареканий относительно наших рыболовных поездок. Если бы тело Дэна нашлось, не знаю, что бы подумали в полиции – без тени сомнения, они оправдали бы меня, но одни и те же доказательства могут, как известно, привести к диаметрально противоположным выводам в зависимости от того, кто их рассматривает. Однако, несмотря на расширение зоны поиска к югу до участка Гудзона от того места, где в него впадал Голландский ручей, Дэна так и не нашли. В конце концов его официально объявили пропавшим без вести, и его двоюродные братья из Финикии, вскоре приехавшие в город, продали дом, где Дэн когда-то жил вместе с Софи.

В полиции, однако, не отвязались от меня с той же легкостью. Уверен, им повезло, что я застрял на больничной койке, делая то шаг вперед, то два назад в борьбе с инфекцией, диагноз которой менялся день ото дня. Я мог бы заручиться поддержкой адвоката – и, будь я в здравом уме с самого начала, несомненно, так бы и сделал; но к тому времени, как идея пришла мне в голову, детективы почти что утратили ко мне интерес, решив, что дело это, по сути, про очередную жертву неудачной рыбалки, и что почти наверняка жизнь моего приятеля унесла именно она. В какой-то момент, когда в силу болезни я все еще грезил очертаниями Дэна, Софи и близнецов, проступавшими на занавеске, отделявшей мою кровать от остальных, я вдруг осознал, что никто в полиции не захочет – или даже не сможет – поверить в то, что я пережил. В конце концов я придумал более-менее сносную версию событий и скормил им ее. Иной раз я задавался вопросом, удалось ли мне их убедить, но даже если нет – никто в этом мне не признался. Быть может, они даже были благодарны мне за то, что я спровадил им сказочку, учитывающую бо́льшую часть обстоятельств, с которыми они вынуждены были считаться.

Бо́льшую часть моего рассказа о том утре я оставил без изменений. Как говаривал мой отец, раз тебе нужно придумать ложь, непременно смешай ее как можно с большим количеством правды. Я рассказал полиции о том, как забрал Дэна к себе домой в предрассветные часы, о том, как он остановился в закусочной Германа на завтрак, о том, что Говард рассказал нам после того, как мы сообщили ему о нашем пункте назначения. Конечно, я не поверил рассказу Говарда, но, похоже, он сильно повлиял на Дэна, так что к тому времени, когда мы пришли к Голландскому ручью и закинули удочки, Дэн признал, что выбрал это место из-за какой-то байки в рыбацком дневнике своего деда – дескать, здесь он мог якобы встретить своих умерших жену и детей. Неужто я не понимал, насколько безумно это звучит, спросил один из полицейских. Понимал, ответил я, но мы в любом случае уже пришли к ручью. Я, конечно же, попытался образумить Дэна, но у меня ничего не вышло, и он отправился искать свою семью вверх по течению. Я побежал за ним. Ручей в половодье, берег скользкий, и на все мои просьбы не спешить Дэн не откликался, ну я в одном месте и потерял равновесие да сверзился прямо в поток. Ударился головой о камень – и все, дальше память как отшибло. Чудом повезло, что выжил. Есть ли у меня какие-нибудь предположения касательно того, что случилось с Дэном? Увы, нет. Все, что я могу сказать с уверенностью, – последний раз я видел его восходящим вверх по течению.

Вряд ли детективы до конца удовлетворились моей версией событий: либо потому, что чувствовали, что я что-то утаиваю, либо просто в силу своей профессии, указывающей подозревать всех и всякого. Меня попросили объяснить порезы на руке – я сказал, что не помню, как их получил. Ручей – место каменистое, наверняка замусоренное вдобавок; мало ли на что я в нем напоролся. Меня спросили, что случилось с удочкой: я сказал, что и сам хотел бы это узнать, так как аккурат перед инцидентом выловил ею столь славную рыбину, что детективы бы ни за какие коврижки не поверили, если б своими глазами не увидели. Я предположил, что ручей унес ее вместе с добычей, а может, на все позарился какой-нибудь шедший мимо братец-рыбак с острым глазом и гибкой моралью. У меня долго допытывались об отношениях с Дэном, исподволь выясняя, не было ли у меня желания убить его, но я ответил – и ответил честно, – что считал Дэна лучшим другом, и перспектива никогда не увидеть его снова переполняет меня горем.