Надобно признать, едва дождь с ветром утихли и выглянуло солнце, присовокупив свое сияние к свету лампочек и экрана телевизора, я вздохнул с облегчением. Конечно, пройдет еще два или три дня, и только потом вода отступит. Так-то оставались хорошие шансы, что ее уровень даже возрастет за счет подмоги разлившегося ручья, но мне в любом случае некуда было идти, и пока электричество не отключилось, вынужденная изоляция не казалась такой уж проблемой.

Тут как назло свет сначала мигнул, потом потускнел, потом на мгновение разгорелся в полную силу – и наконец ожидаемо погас. Я тяжко вздохнул. По крайней мере дневного света хватало, чтобы пройтись по дому и зажечь все свечи. У меня было радио на батарейках, и я мог до одурения слушать блю грасс. А в том, что обступившая дом вода стала темной, практически черной, виноваты были, как я убедил себя, лишь ранние сумерки.

Чтобы отвлечься, я стал готовить ужин. У дверей черного хода стояла у стенки портативная печь на пропане, купленная для рыбалки на Адирондаках, – хотел я туда с нею отправиться, да что-то не срослось. Вынеся печурку на крыльцо, я разложил ее на столике для пикников. Вечерний воздух пах тропиками. Ввинтив новый газовый баллон, купленный позавчера, я повернул клапан, нажал кнопку пуска – и был вознагражден язычками синего огня, взявшими в кольцо горелку. Я поставил сковородку, прогулялся до холодильника за яйцами и сыром. На полпути вспомнил, что забыл масло, – пришлось вернуться. Свечи, горевшие на столе, сделали интерьер кухни призрачным, как на картине Рембрандта. На дальней стороне стола выстроились бутылки с маслом. Наверное, я поставил их там заранее – иначе объяснить, что они там делали, я не мог.

Еще до того, как он начал говорить, буквально за секунду до этого, я заметил его – темный силуэт, застывший в арке, ведущей к дверям черного хода.

– Эйб, – произнес Дэн, и я знал, что это был он. Или что-то, очень похожее на моего ушедшего старого друга. Все такой же высокий, рыжий и кудрявый, с выразительным лицом, он даже сохранил тот шрам после аварии, отмечавший правую сторону лица. Но его нагое тело было мертвецки-бледным, и даже свечной огонь не делал оттенок кожи менее холодным. Глаза Дэна стали плоскими и золотистыми… совсем как у рыбы. Наверное, чего-то такого я всегда боялся, что-то подобное всегда предвидел – но узрев Дэна у себя на кухне, я ощутил себя так, будто меня окатили из ведра ледяной водой. Прижав бутыль масла к груди, словно реликвию, я осторожно спросил:

– Дэн?

– Он самый, – мягко пророкотал он.

– Что ты здесь делаешь?

– Ты же не думал, что я забуду своего старого приятеля по рыбалке? Дружище, – он улыбнулся, обнажив зубы – острые и кривые, как у барракуды.

– Дэн, – взмолился я.

– О, Эйб, не волнуйся. Я обиды на тебя не держу, – произнес он. – Когда-то, может быть, и держал. Нельзя пройти через то же, что и я, и не обозлиться под конец. Ты же был там почти все время, почти все видел – так что, думаю, понимаешь. О, если бы я мог прийти к тебе пораньше… Но теперь все в прошлом, ведь так? Я стал тем, чем стал, ну а ты… Ты снова рыбачишь, я смотрю? Ходишь к ручью со своими соседями, с той милой маленькой девочкой. Уж с ней-то шансов поменьше быть принесенным в жертву древнему магу, не так ли?

– Что ты от меня хочешь? Что тебе надо у меня дома?

– Ты был дорог мне раньше, – сказал он. – Даже не представляешь как. Но ты прав – сейчас все изменилось. Минувший шторм расширил портал, что ведет к черному океану. И я не удержался. Я решил навестить тебя.

– Если бы я знал, что ты явишься…

– Ты бы испек пирог?

– Я хотел сказать «приготовил бы наживку».

Брови Дэна опустились, его губы задрожали, обнажая изогнутые клыки, но он все же сдержался.

– Из-за тебя я теперь такой, – выдавил он. – Моя кровь и на твоих руках.

Задавив в себе нежданный приступ жалости, я отчеканил:

– На такую участь ты обрек себя сам. А теперь убирайся.

– Не все так просто, Эйб. Я проделал долгий путь, чтобы увидеть тебя, невероятно долгий путь. Ты не можешь прогнать меня сразу же – я только-только пришел!

– Не думаю, что этикет применим к монстрам.

– Эйб, – проговорил Дэн, и сквозь его черты проступили другие, нечеловеческие. – Ты ранишь мои чувства.

– Дэн, просто уходи.

Какие бы слова он ни пытался произнести, им трудно было пробиться сквозь клыки, выступившие изо рта. Его речь стала гортанным, резким, скрежещущим шумом, ранящим мои уши. Зашагав вперед, он замахнулся на меня рукой – перепончатой лапой со смертоносными когтями, – и его тень угрожающе увеличилась в размерах, будто на месте Дэна вдруг появилось нечто огромное.

Зажмурившись и выставив перед собой бутыль, я вдавил кнопку в колпачке – и узкий конус масла под давлением с шипением рванул через всю комнату. На своем пути он задел фитильки свечей и расцвел языком огня. Оранжевое пламя дохнуло на голову и плечи Дэна. Взвизгнув, он отпрянул назад – и я опустошил заряд своего «огнемета» ему в лицо. Свет и тепло заполнили кухню. Я поднял одну руку, стараясь защитить глаза, другой зашарил по столу, выискивая еще какое-нибудь оружие.

Но, как оказалось, Дэну хватило – взмахнув руками, он выбежал из дома и с крыльца свалился в воду. Я могу поклясться, что глубины там было – фут или два от силы, но каким-то образом он исчез в ней целиком, подняв большой, шипящий столб тяжело пахнущего дыма. Проковыляв следом, я убедился, что он исчез, и внезапно рухнул на доски. Мир закружился и куда-то понесся, сердце галопом скакало в груди, голову заполнил болезненный белый шум.

После того как дурнота отпустила, я поднялся на ноги, дошагал до горелки и выключил газ, чувствуя абсурдный голод. Обернулся к темной воде – Дэна поблизости не было. Но это не значило, что там не было совсем никого. Едва мои глаза привыкли к темноте, я увидел, что вода буквально кишела формами. Поначалу нечеткие, они вскоре ясно встали у меня перед глазами – и один их вид загнал меня обратно в дом и заставил запереть за собой дверь. До конца ночи я закрылся в спальне наверху, сделав баррикаду из кровати и комода. Заснуть я не смог. На следующее утро, когда заместитель шерифа подплыл к дому на своей лодке и предложил мне помощь, я запрыгнул на борт со слезами на глазах, которые все списали на мои почтенные лета. Увиденное мною там, в воде, затянуло последний узел на причудливой нити – леске? – этой долгой и сложной истории, и этим последним кошмарным образом я, увы, не смогу не поделиться.

Люди – длинные шеренги людей – плавали там. Кто-то был погружен по плечи, кто-то – по подбородки, от некоторых виднелись лишь поблескивающие золотом глаза. Счет им вести было бесполезно – ряды их бледнокожих тел уходили в непроглядную глубокую тьму. Я быстро нашел Мэри – ее лицо было пустым, как и у детей по обе стороны от нее. Мальчик и девочка, еще не подростки, но уже и не малыши, скалились на меня зубастыми рыбьими пастями, в их глазах-монетках не читалось ни намека на мысль.