Вот так я вернулся к рыбалке. Следующие пару лет, когда Сэйди и Оливер выходили на водяную охоту, они брали меня с собой. В основном это было по выходным, два-три часа за раз – Сэйди этого отпущенного времени всегда не хватало. Мы с Оливером сделались закадычными болтунами – выяснилось, что он тоже айбиэмовец, и мы подолгу судачили о том, какой компания была и какой стала. Я сделал все, что мог, чтобы расширить их музыкальные горизонты, ставя им Хэнка-старшего и Джонни Кэша, но вкусы их остались печально ограниченными: Сэйди через пару минут объявила, что не интересуется «деревенской музыкой», а Оливер скромно признал, что его отец когда-то слушал этих парней. Когда я забрасывал удочку вслед за ними, мой поплавок всплывал всегда недалеко от берега. Сэйди меня не раз в этом упрекала:

– Надо бросать подальше! Чем дальше бросаешь – тем крупнее рыба.

– Вот поймаю я всю крупную рыбу, – шутливо проворчал я, – и тебе ничего не останется.

В ответ она фыркнула, как бы показывая, что думает о такой возможности.

…Двадцатый век потихоньку становился двадцать первым – одно тысячелетие шло на смену другому. В мировом театре горе-актеры продолжали разыгрывать одну кровавую драму за другой – Босния, Руанда, Косово. В своем отечестве тоже не было пророка – взрывы в Оклахоме, дурацкий фарс с Моникой Левински. Я ждал, когда одна тысяча девятьсот девяносто девятый перейдет в двухтысячный, достаточно уверенный в прогнозах Оливера по поводу того, что Y2K[12] наделает немало шуму. Одиннадцать месяцев спустя все новостные агентства уже трезвонили о провале президентских выборов 2000 года, хотя мне вся эта суета казалась пшиком на пустом месте.

А следующей осенью, осенью больших перемен, эпоха продемонстрировала всем нам свое истинное лицо, когда пали башни-близнецы. Сэйди к тому времени исполнилось двенадцать лет – в таком возрасте защищать детей от ужасов мира уже бесполезно. Ее мать преподавала историю в школе Гугенота, и я невольно подумал о том, каково ей будет объяснять детям геополитику, что скрывается за атаками. Сэйди спросила меня об этом в следующую субботу, когда мы шли к ручью. Мать сказала ей, что террористы верят в то, что делают Божью работу, что им уготовано место в раю. Отец же заметил, что они – просто обозленные на все, переполненные ненавистью люди. Самой же ей они показались попросту сумасшедшими.

– А ты? – спросила она. – Что об этом думаешь ты?

– Не знаю, – честно ответил я. Я не был уверен, что в должной мере понял ситуацию, чтобы мои суждения имели хоть какой-то вес. Но опираясь на все известное мне, я смог сподобиться лишь на такие слова:

– Что ж, если люди, ответственные за эту бойню, достигали какой-то великой цели, то их средства безнадежно осквернили эту цель.

Я наполовину ожидал, что Сэйди спросит, о чем я, но она, кажется, поняла.

В последующие годы, будто отвечая изменившейся обстановке в мире, сама погода претерпела заметные изменения. Зачастили штормы, на округу постоянно налетали доселе невиданные по силе ливни, берега размывало. Может быть, плохая погода была лишь малым симптомом большой болезни. Ежели так – мы потихоньку вступали в следующую ее фазу, потому как каждые несколько месяцев местные ручьи и реки повадились выходить из берегов. Поля к западу от Гугенота затопили воды Сварткила, образовав большое озеро, что превратило поездку с левобережья в город из дела на десять – пятнадцать минут в вояж на час с большим объездом. Мой дом располагался достаточно высоко над поймой, чтобы я не нервничал по поводу наводнений – основная угроза исходила от того самого маленького ручья, что иногда взбегал по полю, отсекая мне подъезд, и окружал меня добрыми шестью дюймами воды. Однажды я обнаружил, что подвал мой превратился в небольшой бассейн. К счастью, ничего особо ценного там не хранилось, и для ликвидации последствий Оливер одолжил мне свой вакуумный насос. Сэйди предложила мне оставить воду в подвале и запастись рыбой. Я отшутился, стараясь скрыть страх – вид темной воды, выступившей под моими половицами, заставил ладони покрыться нервной испариной.

То, что метеорологи нарекли «потопом, ознаменовавшим столетие», произошло через три года после моего возвращения к рыбалке. Стояла середина октября, и тепло, которое лето одолжило осени, потихоньку таяло. Со стороны Карибских островов пришел ураган четвертой категории, поизносившийся до простого тропического шторма на пути через Каролину и Вирджинию – что, впрочем, не помешало ему устроить нам полтора дня ливней и порывистого ветра, сорвавшего последние листья с веток.

Сэйди и ее семья уехали из города – отбыли на Средний Запад подыскивать колледж для ее старшей сестры. Я заверил Оливера и Рону, что буду присматривать за их хозяйством все те восемь дней, что их не будет. Поскольку у них не было домашних животных, кроме золотой рыбки Сэйди, аквариум с которой перекочевал на мой кухонный стол, сложностей мне не светило. Я собирал их почту и следил за тем, не прибудут ли какие-нибудь посылки, что могут потребовать подписи получателя, – таковых не сыскалось. За несколько часов до прибытия шторма я осмотрел их двор, подобрав все, чему, на мой взгляд, не стоило промокать, и перенес к себе в гараж. Свой двор я уже убрал, но напоследок все же бегло осмотрел – не забылось ли чего.

Шторм почти наверняка сулил отключку электроэнергии, и я заготовил все заранее – утыкал кухню, гостиную, ванную и спальню подсвечниками, у каждого положил по коробку спичек, рассовал по шкафам консервы, сложил стопку книг из библиотеки рядом с диваном в гостиной и кроватью в спальне, заправил транзисторный приемник свежими батарейками. Оставалось только ждать.

К моему удивлению, электричество сдюжило непогоду. С вечера среды до полудня четверга шеренги серых облаков, гонимые по небу ветром, бомбардировали округу дождевой водой. Река Сварткил добралась до самых сельскохозяйственных угодий к западу от Гугенота, затопив часть Шоссе 299 и южную окраину Спрингвэйл-Роуд, подняла фермерские тыквы, дожидавшиеся хэллоуинских продаж, и сплавила их куда-то к Уилтвику. Снесенные в Сварткил деревья застряли в опорах моста, идущего из Гугенота. Ручей по соседству одарил меня и соседей обширным мелководным озером, из которого наши дома торчали подобно каким-то диковинным островам. В воду снаружи я проваливался по колено, а в стороне от подъездной дорожки – до самых бедер; туда я отправился, чтобы посмотреть, не затопило ли Оливеров дом. Мутная вода закручивалась в мутные же широкие водовороты, затягивавшие в себя листья и ветки с поверхности. Зачастую какие-то невиданные раньше штуковины – то белый пластиковый бочонок, то золотисто-красный воздушный змей, обвитый вокруг бревна, то труп олененка, растопыривший ноги и плывущий раздувшимся побелевшим животом кверху, – миновали окно гостиной и неслись куда-то к востоку, где озера, образовавшиеся у меня за домом, выплескивались за длинные склоны и воссоединялись с буйствующей рекой. Будь тут Сэйди – наверняка распахнула бы ставни, разложила бы снасти и закинула удочку, дабы выловить что-нибудь наудачу; я же предпочел отстраненно таращиться в телевизор, где Джон Уэйн, Джимми Стюарт и Гарри Купер вершили правосудие в засушливых землях, и всеми силами старался отвратить мысли от чудовищ, что могли резвиться в заоконных волнах.