Через два часа соединились Дрок и фон Мекк.

Со штабом отряда Трубецкого была налажена телефонная связь.

Деревня Круки располагалась на правом берегу довольно широкого, заросшего густыми кустами ручья, и ротмистры направили весь наличный состав рыть окопы от левого берега ручья на запад. За час драгуны отрыли окопы по пояс, ещё за час по плечи и к ночи выбились из сил. Фон Мекк принёс Дроку ружье-пулемёт Мадсена, совершенно на взгляд целый, но не стрелявший, и прикатил сломанный «максим», это были подарки из пулемётного парка отряда князя Трубецкого. Ротмистры ходили вокруг, передёргивали затворы, но пулемёты не стреляли, и тогда они позвали кузнеца № 1-го эскадрона Петрикова. Семён Евтеевич с двумя драгунами утащили пулемёты в окоп. Рядом уселся и закурил Четвертаков.

Евтеич был налегке, главное его хозяйство сейчас плелось в полковом обозе, однако свой основной инструмент кузнец возил в тороке.

Кешка курил и наблюдал, как Евтеич, не торопясь, сначала с одного пулемёта, потом со второго, снимает детали и аккуратно укладывает на расстеленный на дне окопа кусок парусины, не разрешая драгунам ходить мимо, «шобы черти не запылили». Он тоже покуривал, медленно и щурясь на разобранные железки.

– И чё будет? – спросил его Кешка.

– Энтот мёртвый, – сказал Евтеич и показал на Максима. Он протянул Четвертакову какую-то железку, и Кешка увидел, что у хитро точенной металлической детали, размером с согнутый мизинец, обломана часть и там, где был облом, видна неровная зернистая поверхность. – Был бы другой неисправный, щас бы заменил энту деталь на целую, и пали, сколь патронов хватит. А эфтот, – он показал на «мадсена», – перекос, тока разобрать, смазать да протереть… Патроны тока были бы!

– Ну что, молодцы, каково с техникой? Справляетесь?

Четвертаков и Петриков не заметили, что к ним подошёл и на краю окопа навис отец Илларион. Вахмистр и кузнец стали подниматься.

– Сидите, ребята, сидите, – сказал батюшка, спустился, присел на корточки, оперся спиной о стенку окопа и, отодвинув рясу, вынул из кармана солдатских штанов маленькую трубку-носогрейку и крошечный шёлковый кисет. Четвертаков и Петриков переглянулись. Отец Илларион улыбнулся. Он набил с ноготок, взял из пальцев Четвертакова самокрутку, уткнул огоньком в трубку и стал растягивать. И пошёл удивительно ароматный дым.

– Матушка ругается, когда я дымлю, но сама табак перемешивает, добавляет что-то, то ли чернослив, то ли ещё что… Это я так… редко… балуюсь…

В это время к Четвертакову, Петрикову и батюшке подошли Дрок и фон Мекк и уставились на разобранное железо.

– Ну и? – спросил Мекк.

– Ваше высокоблагородие, – обратился к офицерам Петриков, – пострелять бы?

– Ишь ты, пострелять! А будет… стрелять-то? – Дрок присел и стал по одной перебирать детали.

– Эфтот будет, – ответил, показав на «мадсен», Петриков. – А энтот – нет, деталь надо менять. – Он взял сломанную деталь и положил перед Дроком.

Офицеры курили, сказал Мекк:

– Пострелять, оно, конечно, не то что можно, а нужно. Только сейчас уже темно.

– А патроны, ваше высокоблагородие? – У Четвертакова чесались руки, в других частях он видел эту рогатую диковину, ружьё-пулемет Мадсена, но стрелять не приходилось.

– А справишься? – спросил Мекк.

– Приноровиться надо! – ответил Четвертаков.

– Патронов много, целый зарядный ящик. – Дрок распрямился и стал оглядываться. – Надо выбрать позицию и как следует оборудовать, а «максим» пока в обоз, если нужна деталь.

Офицеры достали схему, стали на ней рассматривать, чертить и пошли по окопу на запад. Четвертаков кликнул двух драгун, те крякнули, взвалили на спины кто пулемёт, кто станину и унесли. Петриков собрал «мадсен», дёрнул за рычаг, взвёл затвор и щёлкнул. После него Кешка взял ружьё-пулемёт, приложился к прикладу и стал целить, ружьё-пулемёт было тяжелее драгунки, но ложе удобное, ручка под левую руку, ладные мушка и целик, ему эта штуковина нравилась.

– И как ты в этих железках всё понимаешь? – спросил он, отставляя пулемёт.

– А чё тута понимать, наше дело кузнецкое, железки нам как родня.

– А как заряжать, как он стрелять будет?

– Давай поглядим, – сказал Петриков, медленно потянул на себя рычаг и внимательно смотрел, что изменится. – Ага, вот всё и понятно, – сказал он. – Ясное дело, рогульку с патронами вставлять сюдой. – Он показал сверху. Это Кешка понял, он видел снаряженный «мадсен» с торчащей вверх изогнутой патронной коробкой. – А гильза будет сыпать вниз… вишь, тута штука отстегнулася…

Под замком Кешка увидел полочку, которая одним концом свисала на шарнире, открывая выход для стреляных гильз.

– Ну, не так уж и мудрёно, – сказал он и оглянулся на молчавшего отца Иллариона. – Ладно, с утрева покажешь, как разбирать и как чистить, – обратился Иннокентий к Петрикову, тот кивнул, поднялся, сделал поклон батюшке и подался в свою сторону.

Батюшка набивал вторую трубку, и Кешка предложил:

– А идёмте, батюшка, туда, к кустам, тама берег повыше и костерок можно развести.

После рыбалки на Немане, когда стояли в Олите, Иннокентий Четвертаков и отец Илларион нашли друг друга. Оказалось, что это не сложно: оба сибиряки, хотя и разного звания, Сибирь делила людей не по званиям и достоинству, а по деньгам, и у обоих денег было не густо, поэтому оказалось, что двум завзятым рыбакам делить нечего. Сибирское происхождение, оказалось, что сближает.

Когда сложенный из палочек костерок осветил лица, Иннокентий сказал:

– Беда у меня, батюшка.

– Что стряслось?

– Стряслось! – Иннокентий задумался, не зная, как начать. Отец Илларион ждал. – Да вот… – сказал Иннокентий и протянул отцу Иллариону письмо.

– Негоже чужие письма читать, – промолвил тот.

– А пусть оно будет как на исповеди, – сказал Иннокентий и уверенно тряхнул бумажкой.

Отец Илларион повернул письмо к свету и стал читать. Кешка смотрел на огонь. Вокруг было тихо, костерок снизу освещал кусты, от ручья веяло свежестью. Отец Илларион читал, и Кешка видел, что тот удивляется. Батюшка и вправду удивлялся ровному, красивому почерку, коим было написано письмо, дочитал и вздохнул:

– Теперь понятно, писано отцом Василием…

– Точно так, батюшка, моя Марья почти неграмотная, она бы так не смогла…

– А в чём беда? – спросил отец Илларион. – Письмо как письмо. – Он сложил его и отдал Кешке.

– Беда, батюшка, в том, что даже не знаю, как сказать…

– А как есть, так и говори… с самого начала.

Кешка помялся, но деваться было некуда – сам вызвался, и он рассказал, что поведали ему иркутские стрелки.

Отец Илларион долго молчал и набивал третью трубочку.