Кольцов бросил жену, влюбившись в коварную Викторию Дмитриевну, когда ясность в их отношениях настала, он решил познакомить ее с единственным родным человеком, своей теткой. Та, в отличие от Кольцова, Дробышеву сразу же опознала, испытала тяжелейший шок и просто выгнала их обоих, а когда справилась с собой, позвонила племяннику и попросила приехать.

Стрижелецкая Михайлову не узнала, потому что, по словам всех знакомых, после смерти мужа и сына последняя здорово сдала, постарела лет на пятнадцать, очень похудела, ну и так далее. Кольцов приезжает, тетка ему все рассказывает, он, наверное, сомневается, потому как Стрижелецкую любит, надеется в душе, что это недоразумение, и на следующий день встречается со своей пассией для выяснения отношений. Сам по себе факт ее разоблачения – не повод для убийства Кольцова. Она от следствия не прячется, дело закрыто. Предъявить ей нечего, кроме разбитого сердца Кольцова.

Но! В клинике находится неизвестный мужчина, которому Кольцов лично делал операцию по изменению внешности, и поскольку у Кольцова со Стрижелецкой на почве этого пациента уже были разногласия, Сергей Владиславович грозит Стрижелецкой полицией, подозревая ее в какой-то очередной афере.

Стрижелецкая уговаривает его подождать до завтра, обещая предъявить документы и все объяснить. Наверное, он очень сильно ее любил, потому что, очевидно, поверил.

За сутки Стрижелецкая успевает подставить свою подругу и подготовить убийство Кольцова.

Анна Павловна в больнице с инсультом в тяжелом состоянии, Кольцов мертв, его жена в тюрьме, Стрижелецкая в шоколаде. Ей даже бежать никуда не надо. Живет себе, как жила, и в ус не дует.

– Правильно? – с сомнением спросила Женя, зачитав конспект.

– В основном, наверное, да, – как-то неуверенно проговорил Эдик. – Давай дочитаем до конца, а там уже обсудим, – предложил он.

Женя кивнула и бодро продолжила, не без некоторого самодовольства:

– Но вот на горизонте появляется журналистка Потапова, она находит Марине нового адвоката, начинает копаться в истории, добирается до салона красоты и начинает проверку Марининого алиби. О чем сообщает Стрижелецкой. – В этом месте Женя от бравурного тона отказалась, поскольку не была уверена в том, что поступила умно, рассказав Стрижелецкой про салон. – Ситуация становится опасной. Ведь это наверняка Стрижелецкая подстроила визит Марины в салон с помощью администраторши Лады, – проговорила она, вопросительно глядя на Эдика, тот одобрительно кивнул, и она продолжила: – Но Лада вовремя погибает, не успев пообщаться с журналисткой. И Стрижелецкая опять вне опасности. Факт ее визита в салон за несколько дней до убийства ничем ей не грозит. Ведь самого главного, мотивов для убийства своего любовника и будущего мужа Сергея Кольцова, у нее нет.

– Верно. Стрижелецкой в голову не приходит, что ты начала раскапывать старую историю с пересадкой почки сыну Михайловой, никакого отношения не имеющую ни к ней, ни к Кольцову. Историю, которую уже давно все похоронили, – согласно кивнул Эдик.

– Слушай, а как ты думаешь, полиция сможет доказать, что Ладу убила Стрижелецкая? – озабоченно спросила Женя. – Ведь если не доказать их связь, то и ее роль в фиктивном алиби Марины доказать будет сложно.

– Не знаю, – честно ответил детектив. – Но даже если ее связь с убийством Лады полиция доказать не сможет, то какие-то зацепки, может, и обнаружит. Например, телефонные звонки, а может, их кто-то видел. Посмотрим, – неопределенно махнул он рукой.

– Хм. – Женя задумалась. – А что тебе не понравилось в моем изложении, что ты хотел обсудить? – вдруг вспомнила она.

– Не хочу тебя огорчать, но мотив убийства Кольцова, изложенный тобой, представляется мне недостаточно веским, – словно извиняясь, проговорил Эдик. – Если бы они поругались и она убила его в состоянии аффекта, тогда да. А так? Смысл? – он пожал плечами. – Что-то не стыкуется. Чем ей грозило разоблачение этого пациента? Ничем. Скорее уж неприятности были бы у самого Кольцова, он проводил операцию, его клиника…

– Точно! – воскликнула Женя. – Какая же я балда! – Она схватилась за телефон и, пока шло соединение, торопливо поясняла Эдику: – Ей было бы наплевать на пациента, если бы он не был сбежавшим Дробышевым!

– Володя! Я знаю, кто этот безымянный пациент! – восторженно прокричала девушка в трубку, едва услышала его «да».

Женя стояла перед высокой железной дверью, покрытой черной, глянцевой, мучнистой краской, и собиралась с духом. Виктория Стрижелецкая вызывала в ней такую бурю негативных эмоций, что Женя боялась не справиться с собой и с достойного, обличительного, полного высокомерного презрения тона сорваться на безобразный истерический визг и упасть в собственных глазах, а самое главное, в глазах этой жестокой, циничной, благополучной стервы. Да нет, не стервы, а убийцы.

Еще раз, мысленно прокрутив в голове собственную линию поведения и напомнив себе, что раскаяния от такой особы ждать не приходится, сделав глубокий, медленный вздох, журналистка решительно нажала кнопку звонка.

Дверь распахнулась неожиданно и совершенно бесшумно. Ни вопросов «кто там», ни бряцания засовов.

– Евгения Викторовна? – прозвучал из-за двери мягкий, чуть насмешливый голос. – Какая неожиданность! Явились с очередными обличениями или так просто заглянули, чайку попить?

Самообладание Стрижелецкой было потрясающим. Женя совершенно точно знала, что у Виктории Дмитриевны имеются проблемы с полицией, ее несколько раз вызывали на допросы, и хотя никаких обвинений ей пока не предъявили, но она-то знает, что сама убила Кольцова, должна же она испытывать нормальный человеческий страх, нервничать? Бояться разоблачения? К тому же полиция была в клинике, проверяла документы мнимого Стрижелецкого. А она хоть бы что! Отличный цвет лица, и это при минимуме косметики, аккуратный костюм, видимо, недавно вернулась с работы, укладка безупречная. Не женщина, а дзот, непрошибаемая броня, раздраженно, с завистью подумала Женя, подобной выдержкой не обладавшая.

– С обличениями, – попыталась она ответить в тон хозяйке квартиры. – А точнее, с разоблачениями. Впустите?

– Ну, разумеется. – И Стрижелецкая отступила от двери, сделав приглашающий жест.

Войдя в прихожую, Женя с любопытством огляделась. Квартира была небольшая, судя по всему, двухкомнатная. Старый, но хорошо отреставрированный паркет, дорогие тканые обои и множество финтифлюшек. Зеркало в изысканной раме, изогнутое белое кресло, обитое розовым шелком, столик на высокой ножке с мраморной столешницей. Чувствовалось, что Виктория Дмитриевна себя обожает и балует. Этакий будуар великосветской состоятельной львицы. Уютно, комфортно, изысканно, это вам не на нарах в колонии под тощим одеялом ночи коротать. А ведь они, нары, по Стрижелецкой просто-таки плачут!

– Славно у вас тут, – демонстративно оглядываясь по сторонам, заметила Женя.

– Благодарю. Может, пройдем в гостиную, надеюсь, она вам понравится не меньше, – не оставляя легкой иронии, предложила хозяйка квартиры.