– Следи за фигурой, – пробормотала она. И затем она почему-то повернулась к моему папе. Она открыла рот, чтобы сказать что-то, но он резко махнул головой – не то чтобы он покачал ею, но это движение выразило его намерение абсолютно ясно.

Она выдохнула, положила руку на плечо Пеппер и вывела ее из комнаты. Когда за ними закрылась входная дверь, мы с отцом остались в полной тишине.

Я не знал, что сказать, да и стоило ли вообще говорить? Воздух в комнате был такой тяжелый, словно время остановилось. Я осторожно взглянул на папу, но он даже не смотрел не меня. Он стоял, прислонившись к кухонной столешнице, и хмуро смотрел на свои руки.

– Пап?

Он моргнул и посмотрел на меня. Я ждал от него наказания или лекции на тему дисциплины. Но он казался таким рассеянным, что его замечание оказалось более чем запоздалым.

– Тебе не следовало приводить ее сюда на свидание без присмотра.

– Это не…

Что ж. Это и было свидание. Но мама, вообще-то, знала, что мы здесь. Да и технически бабушка была дома.

Однако папа уже вышел из кухни, направляясь в спальню. Он даже не ждал моих извинений. И он определенно не хотел отвечать на дюжину вопросов, которые вертелись у меня на языке.

– Мне жаль, – сказал я, потому что мне действительно было жаль и потому что я хотел, чтобы он остановился на секунду, чтобы я успел сообразить, что спросить у него и как это сделать.

Папа просто кивнул.

Вот и все. Я избежал наказания за… что ж, я даже не знал, за что должен был быть наказан. Я все еще пытался сложить воедино папино Ронни, то, как мама Пеппер смерила взглядом макарун, и то, как они посмотрели друг на друга, прежде чем Пеппер с мамой ретировались, – все эти мысли метались в моей голове, как шарик для пинбола в автомате.

И затем в соседней комнате раздался грохот, и мы с папой застыли. Все посторонние мысли покинули наши головы, когда мы поняли, что звук донесся из комнаты бабушки Белли.

Примерно через восемнадцать часов после моего поцелуя с Джеком Кэмпбеллом – моего поцелуя с Джеком Кэмпбеллом – я сидела за карточным столом в компании Пуджи прямо напротив входа в школу рядом с целой армией нашей выпечки и переосмысляла произошедшее до такой степени, что это уже больше напоминало не поцелуй, а расследование ФБР.

Пуджа, однако, проблемы в этом не видела.

– Ты нравишься ему. Он нравится тебе, – сказала она. – Если честно, это уже ни для кого не новость. Даже дети из «Твиттера» осознали это раньше вас.

– Но вчера…

– Поговори с ним.

– Я пыталась. – Было унизительно признаваться в этом, но если я хотела получить совет от Пуджи, надо было рассказать ей правду. – Он не ответил на мои сообщения.

Джек буквально превратился в привидение. Он мистическим образом не появился на классном часе. Я знала, что он сегодня в школе, лишь потому, что видела его в столовой в обед, но он сидел в противоположном конце и слинял на свой урок раньше, чем я успела до него добраться. И сейчас он отсутствовал и на нашей распродаже выпечки – единственной причиной, по которой мы вообще были здесь, был Итан, решивший вспомнить о своих обязанностях капитана команды по прыжкам в воду и притащивший утром всю выпечку в школу.

Он сейчас наверняка целуется со Стивеном под лестницей возле спортзала, пока мы все сбагриваем, но он хотя бы пытался.

– Ладно, вечно прятаться он не сможет. Так что, думаю, ответ ты получишь скоро. – Пуджа откинулась на стуле и закинула ноги на соседний стул, за которым должен был сидеть Джек. – Может, он неловко себя чувствует из-за ситуации с твоей мамой.

– Да, возможно. – Я тряхнула головой. – Его отец назвал ее Ронни. Даже мой папа никогда ее так не называл. Максимум Ви, но Ронни – никогда.

– Это, должна признаться, интригует. И если они решат ударить по «Тамблеру», я первая начну строить теорию заговора, потому что мне кажется, ваши родители являются частью какой-то странной фастфудовой секты, – сказала Пуджа, отправив кусочек кекса с арахисовым маслом и желе в рот. В ее защиту могу сказать, что она за него заплатила. – Но твоя мама не может тебе запретить видеться с Джеком. Он, конечно, дурачок, но делинквентом его не назовешь. Поцелуй был хорош, да?

– Ну, я не могу сказать, что он был не хорош. – Я пожала плечами, стараясь говорить о таких вещах как можно естественнее, хотя мое сердце и начало биться чаще, а ладони, лежащие на коробке с выручкой, вспотели. Это был мой первый поцелуй, один из тех ключевых моментов в жизни, о которых я не задумывалась, пока это просто не произошло. Но затем все поменялось так быстро, что у меня все еще звенит в ушах от произнесенного Джеком «постой» и от маминых нотаций, которые я выслушала по дороге домой.

Но несмотря на мамины лекции и на тот факт, что я наказана, а мама вполне может быть частью фасфудовой мафии, в которую также входит отец Джека, это было до абсурда великолепно.

По крайней мере, до того момента, пока Джек внезапно все не разрушил.

Это был не просто поцелуй. Я знаю, что мне должно было быть стыдно перед мамой за то, что я врала ей, подрывала ее доверие, и мне правда было стыдно. Настолько, что я почти проболталась обо всем Пейдж, когда мы разговаривали с ней по телефону, словно мне стало бы легче, если бы она выслушала меня и приняла мою сторону. Но, кроме чувства вины, я испытывала ужас и трепет от чего-то настолько простого, как сесть на шестой поезд и за двадцать минут доехать до центра города.

Мне тогда показалось, что я приехала совершенно в другой город. Удивляться, конечно, было нечему – иногда отдельные кварталы кажутся маленькими островами, отделенными от остальной части города, в котором они построены. Но я никогда не бывала в незнакомых частях города, не переживала этот опыт своими глазами по собственному выбору.

И мне кажется, сейчас я тоже этого не сделала. Я увидела центр города глазами Джека: смесь новых высотных зданий и дешевых магазинов с витринами, которые были гораздо старше нас, так что казалось, будто мы вернулись назад во времени. Толпы куда-то спешащих студентов Нью-Йоркского университета и местных жителей, уличных торговцев и странно одетых людей, на которых никто не обращал внимания. Люди, приветствовавшие Джека на протяжении всего пути от станции метро до кулинарии, словно он был такой же неотъемлемой частью этого квартала, как и расположившиеся в нем магазины и рестораны.

Сами «Мамины тосты» таили в себе собственную магию, и казалось, что все остальные заведения вокруг признавали ее значимость, словно она была сердцем этого района. И вчера мне удалось ненадолго стать частью этой жизни. У меня получилось увидеть новую часть города, оставаясь собой, и меня поразила мысль о том, как много частей еще оставались неизведанными.

Я так долго сопротивлялась этому месту, как будто сидела, зажмурившись и зажав уши руками, и ждала, когда же смогу уехать отсюда. И теперь внезапно выпускной казался не побегом из тюрьмы, а истечением срока годности. Теперь я видела в выпускном день, когда у меня закончится время, чтобы увидеть все остальное, что я так решительно игнорировала.