«А впрочем, так, легкая и бессюжетная картинка», – пишет он в конце.

Хоть и легкая, а к нашей улице имеющая прямое отношение. Только вот где все это было? Рядом с Невским? Или дама вышла на Николаевскую откуда-нибудь из Кузнечного переулка?

Ответа тут, пожалуй, и не дашь.

Сюжет второй

Известный дореволюционный сыщик Аркадий Францевич Кошко написал о своей работе довольно объемистые мемуары. Текст получился красочный, весьма литературный и легко читающийся.

Есть у Кошко один рассказ об афере, случившейся в Петербурге. С жалобой на афериста к нему явилась потерпевшая.

«Вздохнув, моя просительница начала:

– Я купеческая вдова, живу в собственном доме на Николаевской улице. Зовут меня Олимпиада Петровна, по фамилии Воронова. Живу я тихо, смирно, безбедно. Квартира у меня в 7 комнат, обстановка в стиле: там трюмо, граммофон, рояль и прочие безделушки...»

Дальше идет суть дела: некий мошенник пришел к Вороновой под видом настройщика роялей. Втерся к ней в доверие, несколько раз выполнял ее мелкие поручения, а потом ловкой мошеннической проделкой выманил у нее три тысячи рублей и бриллиантовые серьги. Причем Воронова сама отдала ему все это из рук в руки, и только назавтра поняла, что ее обманули.

Не буду пересказывать тут детали аферы: желающие могут сами заглянуть в мемуары Кошко. Скажу лучше о другом. Не было на Николаевской улице Олимпиады Петровны Вороновой, жившей в собственном доме! То ли Кошко просто запамятовал фамилию, имя и отчество своей героини, то ли из деликатности назвал ее чуть иначе – но факт остается фактом.

Но кто же тогда стал жертвой мошенника? Увы, на этот вопрос ответить затруднительно. Жила, например, на Николаевской в собственном доме № 43 вдова Олимпиада Ивановна Ладан – но ее окружало довольно большое семейство. Были и другие вдовы-домовладелицы, в том числе купеческие – но как сделать среди них выбор?

А ведь не исключен и еще один вариант: Кошко запамятовал не только фамилию, но и название улицы – и все это случилось вовсе не на Николаевской.

Есть еще одно крамольное подозрение: а что, если этот рассказ Кошко – ни что иное, как беллетристика, где фрагменты авторских воспоминаний переплетаются с выдумкой?

Сюжет третий

Мемуары Георгия Иванова, посвященные послереволюционному Петербургу, очень интересны, но не вполне достоверны. И все-таки есть там один эпизод, который непременно надо вспомнить в этой главе. Он посвящен обедам в нелегальных частных «столовых», которые тайком открывали у себя дома будущие нэпманы. Время действия – весна 1921 года.

«Сначала я обедал на Невском у какого-то старика еврея. Открыл этого еврея Гумилев... Месяца через два я в свою очередь свел Гумилева недалеко на Николаевскую, к некой мадам Полин, где выбор блюд был гораздо разнообразней и подавали не в патриархальной спальне с огромными пуховиками и портретом кантора Сироты, а в кокетливой столовой с искусственными пальмочками, на кузнецовском фаянсе и накладном серебре.

Кроме изящества обстановки, мадам Полин имела перед гумилевским старцем еще одно неоспоримое преимущество. Она не боялась милиции... Основанием к тому была вовсе не ее природная храбрость, а то, что она выплачивала ежемесячную взятку районному комиссару. Есть борщ с пирожками было приятно, но есть тот же борщ в сознании полной безнаказанности этого уголовного поступка – еще приятнее...»

Однако взятка не спасла – и финал этой истории оказался достаточно печален.

«Пахло весной. Солнце светило... Ничто не мешало, напротив, все располагало хорошо позавтракать. Я завернул на Николаевскую и поднялся на второй этаж.

Сколько раз безо всякой опаски я всходил по этой лестнице и дергал за нос какого-то бронзового сфинкса у дверей Полины. Дергал уверенно и самонадеянно, зная, что дверь сейчас же откроется, приятно пахнет теплом и кухней и плутоватая, заплывшая жиром физиономия Полины улыбнется сквозь стеклянное окошечко в стене.

И на этот раз я вбежал по лестнице так же быстро, как и всегда, и так же занес руку, чтобы дернуть за нос бронзового сфинкса.

Занес, но не дернул. Рука моя, неожиданно для меня самого, точно одеревенела в воздухе. Приятное настроение, с которым я шел обедать, вдруг улетучилось, легкость, с которой я вбежал по лестнице, – пропала. Чувство гнета, тяжести, беспокойства распространялось от этой аккуратно полированной двери».

Читатель, наверное, догадался: дверь открылась и человек в форме предложил «гражданину» зайти в квартиру. Вскоре хозяйка нелегальной столовой, и ее посетители были препровождены на Гороховую. Иванову повезло: его выпустили уже скоро. Об этом похлопотала, как он пишет, делегация Академии наук.

Но где были все эти обеды? На этот вопрос ответить несложно, только вот ответ получится очень приблизительный. По всему похоже, что речь идет о ближайших к Невскому домах Николаевской улицы. Значит, с нечетной стороны это могут быть дома № 1 и № 3, а с четной, пожалуй, от № 2 где-нибудь до № 6, а то и № 8. Итак, пять-шесть домов, в каждом из которых вполне могла жить «мадам Полин», а обедать у нее могли Георгий Иванов и Николай Гумилев.

Это, конечно, если принять рассказ Иванова за чистую монету.

Начиная работу над этой книгой, автор и не предполагал, как богата история улицы Марата. Радищев, Белинский с Панаевым, еще десяток-другой имен и сюжетов: это все известно достаточно широко, это все на поверхности. Но ведь на улице восемь с лишним десятков домов, и найти что-то интересное про каждый казалось делом нереальным.

И все-таки найти хотелось. Хотя бы потому, что в одном из домов на улице Марата – № 25 – автор проработал не один год и неплохо изучил историю этого здания. А заодно узнал какую-то информацию об окрестных домах. И это стало стартовой площадкой для дальнейшей работы.

Когда-то об улице Марата уже писал искусствовед Валерий Исаченко: его очерк был напечатан в «Блокноте агитатора», а потом в расширенном виде в газете «Вечерний Ленинград». К слову сказать, Валерий Григорьевич и сам немало лет прожил на улице Марата, в знаменитом «радищевском» доме № 14.

В том очерке много внимания уделялось архитектуре, а вот любопытные исторические сюжеты излагались весьма сжато. Кроме того, писался очерк еще в те годы, когда целые пласты информации были скрыты от авторов, пишущих о городе.

Автору этих строк было легче: сотни исследований, вышедших в последние два десятилетия, десятки ярких мемуарных сочинений, бесчисленные статьи в журналах и газетах содержали в себе хоть по крупице, но все-таки важную и ценную информацию об улице. А еще автор заново проштудировал известные всем историкам города справочники Аллера и Нистрема, атлас Цылова, объемистый том Михневича «Петербург весь на ладони», «Весь Петербург» за многие годы, телефонные книги Ленинграда, целый ряд других изданий того же рода. Это позволило выявить адреса многих знаменитостей, живших на улице Марата, уточнить ранее публиковавшуюся информацию...