Инконню спрыгнул на пол.

— Зарежу сучку! Стой! — заорал барон свирепо.

К горлу фрейлины приставлен кинжал, рука Педивера дрожит, глаза безумно вытаращены. А по коже Хелии стекает алая капля…

— Брось оружие! Брось! — визжит барон.

«Не надо! — вскричал внутренний голос. — Ты нужен Сноудону, убей барона и беги туда. Хелия поймет, для нее королевство важнее жизни».

На пол тяжело упали прут и меч. Фрейлина с глухим всхлипом отвела взгляд. Барон крикнул Эжену:

— Хватит хныкать, вяжи его! Тащи его снова на пыточный стол…

Палач, поймав тревожный взгляд рыцаря, ощерил гнилую пасть.

— Не пугхайся, рано, — проскрипел гнусно.

Инконню нашел силы кивнуть:

— Хорошо.

Эжен рявкает раздраженно:

— Давай прут, я этой паскуде глаза выжгу!

Хелия испуганно пискнула, завращала глазами. Инконню представил как к веку приближается кончик прута, белый от жара, как трещат и вспыхивают ресницы, как неспешно прут проникает в глазное яблоко, мерзко шипит, и в сознание хлещут волны дикой боли и страха, а на щеку падает плохо пропеченный сгусток слизи…

«Перестань, дурак! Умрешь от страха раньше», — подумал зло.

— Эжен, кто тебе дал право распоряжаться? — спросил барон хмуро.

Эжен, вздрогнув, опустил голову, касаясь и резко отдергивая пальцы от распухшей щеки.

— Извините, господин барон, — сказал виновато.

— Глаза выжгу я, — заявил Педивер непререкаемо. — А ты можешь попортить мордочку.

«Господь не допустит, явит спасение!» — полыхнула безумная надежда.

Прут со злым шипением коснулся щеки. Эжен под хриплый смех палача вдавил раскаленное железо в плоть. Инконню затряс головой, стиснул зубы. Стало солоно от крови, прорвался сдавленный крик.

Эжен хохотал, наслаждаясь видом обугленной кожи и болезненной багровостью паленого мяса.

— Давай свежий прут!

Палач охотно выполнил просьбу. Эжен, дрожа от нетерпения, приложил раскаленный металл ко второй щеке. Инконню со стоном отдернул голову.

Мучитель отвел руку, затем резко вложил металл в начаток раны, яростно вороша. Плоть противно шипела, по подвалу тек тошнотворный запах горелого, кровь хлестала темными струями, остужая жар прута.

Инконню захлебнулся воплем, резко дернул головой, и на щеке мучителя повис плевок. Эжен отбросил железку, хлестнул его ладонью по лицу:

— Вот тебе, сраный рыцарь!

Инконню хрипло расхохотался, Эжен в недоумении отошел.

— Завистник, — прохрипел Инконню. — Ничтожество, ты просто желчью исходишь от зависти, ты посрамление рыцарства.

Пинок в живот прервал слова, Инконню обвис на цепях, изо рта потекла кровь.

— Это ты будешь завидовать моему здоровью, ублюдок! — прошипел Эжен.

Педивер скомандовал:

— Пока хватит! Дайте ему передохнуть, а то дьявол раньше времени приберет его душу. Хрыч, доставай вино.

Палач откуда ни возьмись достал кувшин, поднос и три кружки. Хрыч торопливо наполнил кружку, опростал залпом.

Педивер склонился над розовым ушком Хелии, плотоядно облизал, отчего фрейлину затрясло.

— Нравится, дорогуша? — спросил барон елейно. Девушка, захлебываясь плачем, что-то злобно пробурчала. — То ли еще будет, веселье начинается.

От его свистящего шепота Инконню содрогнулся, по щекам потекли слезы.

«Я изуродован, изуродован! Придется ходить постоянно в шлеме. Проклятье, все из-за Хелии. Не будь ее…»

Недостойная мысль обожгла сильнее прута, Инконню протяжно застонал, пряча взгляд от фрейлины.

«Так мне и надо. Подобные мысли ставят меня в ряд с подонком бароном и Эженом!»

«Но почему? — изумилась потаенная часть души. — Ты справедливо сожалеешь об увечье, правильно называешь причину. Ничего бы не было, если бы не эта истеричка, ты бы спокойно околачивался при дворе, охмурял дам внешностью, счастливо жил. А теперь сдохнешь ни за что, ради рыцарских фантазий. А ведь у человека нет ничего дороже жизни…»

Тяжелый удар по голове вышиб вообще все мысли. Инконню сдавленно всхлипнул, стал учащенно смаргивать мутную пелену.

Педивер задумчиво оглядел изуродованное лицо, хлестнул по щеке — на одежду барона брызнули темные капли. Педивер, брезгливо морщась, вытер ладонь об лохмотья рыцаря.

— Хрыч, не хочешь присоединиться?

Палач поворошил клинком волосы Хелии, пожал плечами:

— Я люблю пытать на столе. А со стоячим и не знаю, что делать.

— Тогда отдохни, — сказал барон участливо.

Инконню содрогнулся от удара в живот. Хелия заплакала. К ненависти к мучителям прибавилась злость на взбалмошную дуру.

— Зачем ты ее мучаешь? — прохрипел рыцарь. — Ты же не животное.

Педивер, отступив на шаг, подул на костяшки кулака.

— А зверь на такое и не способен, — сказал он холодно.

— Зачем? — простонал Инконню сдавленно, содрогаясь от женского плача.

— Попытаюсь объяснить, — пожал плечами барон. — Это… сладко.

Инконню приподнял брови.

— Да-да, сладко, дорогой незнакомец, — повторил Педивер с гнусной улыбкой. — Вам, вижу, не приходилось истязать слабых. Ну-ну, не кривитесь, а то раны расширятся. Так вот, каждый удар по слабому существу отзывается сладкой дрожью вот здесь, в сердце, и оно трепещет. — Барон приложил ладонь к груди. — Вам неведомо подобное удовольствие, дорогой друг. Оно, безусловно, плотское, но одновременно… м-м… — он щелкнул пальцами, — духовное. Оно притягательно, оно мощнее обладания женщиной или чар вина, это… это… — Барон захлебнулся от нахлынувших чувств, провел несколько сильных ударов по корпусу. Неспешно выбирал место и бил, радуясь хрусту ребер и сдавленным стонам.

— Прекрасно, замечательно, волшебно, изумительно, неповторимо!

Педивер запыхался. Инконню бессильно обвис на цепях, остатками воли с трудом сдерживая униженный скулеж, отбитые органы пульсировали тяжелой болью.

Барон слащаво улыбнулся Хелии, фрейлина, вздрогнув, отвела взгляд.

— Прекрасная леди пытается представить, что уготовано ей? — спросил Педивер гнусно. Хрыч хмыкнул, рывком за волосы повернул головку девушки к барону. Педивер сказал небрежно:

— За честь не волнуйтесь, у меня ревнивая жена, ха-ха! Вас ждет сравнительно легкая смерть. Наслаждайтесь спектаклем.

Хрыч засмеялся в голос с хозяином.

— Ты не человек! — прохрипел Инконню.

Барон глянул серьезно:

— А кто?

— Скотина!