Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Все это он высказал пылко, как юноша, убежденно, как муж многоопытный. Но он ни разу не возвысил голоса. Ни разу не пошевелил рукой, дабы подкрепить жестом свое слово. Он говорил так, словно повторял давно заученную, хорошо запомнившуюся молитву. Он уже сидел ровно, как фигурка ушебти. Едва шевелил губами. КаНефер с трудом улавливала его слова. И когда Нефтеруф сказал все – на одном дыхании, хозяйка дома молчала долго-долго.
«…Он очень уязвлен. Он очень несчастен в своем положении. Долго мытарился, но верил. Верил в судьбу свою, которую предопределяют боги. Ему предназначена великая судьба, ибо Нефтеруф достоин ее. Пусть тьма окутывает его путь, пусть он пока унижен и принужден скрываться наподобие летучей мыши. Разве сильные не добьются своего? Разве не для них существует земля? Не для робких, но сильных, умеющих идти в потемках и находить свою дорогу…»
Он ждал ее слов. Что скажет эта прекрасная дама, запечатленная в гипсе и камне многих ваятелей?
Но в это самое мгновение вошел Ахтой – свежий, отоспавшийся, умытый. Он приветствовал госпожу дома и ее гостя. Был полон сил и желания работать.
Ахтой с радостью сообщил (точно об этом шел разговор только что):
– Наш учитель и начальник Джехутимес нашел черточку, которая оживила лицо ее величества. Он взял резец и провел маленькие бороздки в уголках губ. И живой камень – каким и было изваяние, вышедшее из-под его рук, – окончательно ожил. И кто бы ни посмотрел на портрет ее величества, не может не произнести похвальных слов.
– Это хорошо, – бесстрастно сказала его жена.
– Еще бы! Любимая наша царица как бы снова возведена на престол. На этот раз не жрецами, но ваятелями.
– Это так, – подтвердил Нефтеруф. – Я чуть было не выронил из рук сосуд с водой, когда увидел каменное изваяние, подобное живому существу.
За завтраком Ахтой продолжал восторгаться скульптурой. Однако она еще не окончена. Недостает царственной короны, которую мастерит Ахтой. Но пройдет время, и корона будет готова. Мир удивится мастерству Джехутимеса…
– Да? – обронила Ка-Нефер.
– Разумеется! – подтвердил Ахтой. Он поднял высоко кусок жареного гуся. – Я клянусь вот этим сладчайшим куском!
– До того ли сейчас царице, Ахтой?
Ахтой перестал жевать. Вопросительно уставился на Ка-Нефер. И сказал, обращаясь к Нефтеруфу:
– Она, как видно, совсем похоронила царицу.
Нефтеруф пожал плечами: это не его ума дело…
– Ты что-то хотел сказать, Нефтеруф?
– Я? Нет, ничего. И что мне говорить? Мое дело – маленькое: поди принеси воды! Помоги замесить глину. Вот мое дело. И еще: поскорее избавить вас от себя, чтобы самому стать на ноги.
– Слышишь? – обратился к жене Ахтой. – Наш гость, как видно, недоволен нами. Ему не терпится покинуть нас.
– Это правда? – Ка-Нефер сделала вид, что удивлена.
– Правда, но не совсем, – сказал бывший каторжник. – Мне хорошо здесь. И даже слишком. Это и служит причиной…
– Хорошее отношение к тебе – причина?! – вскричал Ахтой.
– Да. Не стоит испытывать терпения милых хозяев…
– Выпьем вина, – предложил Ахтой. – Оно улучшит состояние духа.
Нефтеруф не заставил себя упрашивать. Он прильнул к чарке, точно изжаждавшийся бородатый азиат.
Вскоре Ахтой и Нефтеруф покинули дом: их ждала работа в мастерской Джехутимеса.
Появление Шери в хижине Сеннефера было неожиданным. Парасхит даже не поверил своим глазам. Шери был без парика – пыльный и усталый, как каменотес. Его квадратное лицо, угловатые челюсти, ровный – без выступа – подбородок выдавали прежнего Шери – аристократа, человека воли и ума. Прямо с порога он объявил:
– Сюда явятся двое. Едва ли ты знаешь одного из них. Но при появлении другого ты не должен выказывать ни удивления, ни страха.
– Страха?
– Да.
– Кто же это будет?
– Узнаешь в свое время.
– А тот… другой… кто он?
– Его имя Нефтеруф…
– Нефтеруф. Странное имя. Оно мало известно в долине Хапи.
– Это имя вымышленное. Носящий его сбежал из рудников. Человек из знатного рода был сослан в золотые копи. И сбежал. Он стал нищим. Его сородичи погибли или прозябают в горах. Они питаются ящерицами. И проклинают день своего рождения. Нефтеруф явился сюда для отмщения.
Шери поднял правую руку вверх. Он продолжал:
– Вот так, уважаемый Сеннефер: одни сделались парасхитами, другие – нищими, третьи одичали, как волки. Но всех их объединяет одно: ненависть к фараону, ненависть к имени его и ко всем единомышленникам его.
– И жажда мести, – добавил Сеннефер.
– Истинно сказано, уважаемый!
Парасхит усаживает гостя на циновку. А сам идет во двор.
Уже поздно. Город уснул. Погашены огни на главных воротах дворца. Первая ночная стража обходит опустевшие улицы. К дворцовой пристани уже не пристает ни единая ладья. Столичный перевоз в последний раз принимает запоздалых путников. К полуночи, к полуночи клонится время…
Вокруг хижины парасхита пустынно и темно. Мрачная тишина на земле.
Трижды обходит вокруг хижины Сеннефер. То постоит и прислушается к тишине, то припадет к земле и озирается, точно зверь в камышах Хапи. И, успокоившись, уходит к себе в хижину, чтобы сообщить Шери, что все спокойно. А когда послышались шаги на дороге, Сеннефер тотчас же предупредил:
– Кто-то идет.
Он вышел к порогу. И вскоре ввел Нефтеруфа.
– Я здесь, – сказал вошедший.
– И я здесь, – ответил Шери.
Они обнялись. А Сеннефер старательно закрыл дверь на деревянную щеколду.
– Вот Сеннефер, – сказал без дальних околичностей Шери. – Правда, он не ел землю комьями, но принужден копаться во внутренностях покойников. И это великий Сеннефер из Ей-н-ра! Дом его предан огню, закрома его разграблены, земли присвоены фараоном.
– Рад видеть тебя, Сеннефер, – приветствовал его Нефтеруф. – Нелицеприятный Шери всегда говорит чистую правду. Я привык ему верить. Его слов достаточно, чтобы имя твое сделалось дорогим для меня.
Сеннефер почтительно поклонился:
– Уважаемый Нефтеруф, не побрезгуй, вкуси от скудного ужина и попробуй пива. Я совсем не ждал ни Шери, ни тебя. А желудок мой привык к скудости.
Ради приличия Нефтеруф пожевал вяленой рыбы и запил пивом. Если бы сказали лет десять тому назад там, в Уасете, что придется ему сидеть в обществе заговорщиков в хижине парасхита, то привлек бы болтуна к судебной ответственности. Но нынче он находится именно в положении заговорщика, именно в хижине парасхита! Не удивительно ли это? Один из славных отпрысков знатного уасетского рода и жилище бедняка – не правда ли, нечто невообразимое?! И это произошло по воле одного существа – неважно,