— Вопрос можно?

— Конечно, — разрешил Святослав Филиппович.

— Кто родители у мальчика?

— Отцу принадлежит какая-то сеть магазинов молодежной одежды, название я и не выговорю. Не «Коллинз», конечно, но на жизнь хватает. Соседи – мы с ними в одном подъезде живем. Цени, Женя, я их по знакомству-соседству мог бы и забесплатно к тебе отправить.

«Правда, тогда ты не будешь так усердно стараться и не станешь так крепко держать язык за зубами», — подумал главный врач, разглядывая своего собеседника.

— Я ценю, Святослав Филиппович. — Маленькие уши Евгения Юрьевича слегка покраснели.

— Вот и цени, Женя. Все, пора отдыхать.

— Я сегодня дежурю, Ольга Семеновна попросила дыру заткнуть.

— А я не дежурю. — В предвкушении отдыха Святослав Филиппович не смог удержаться от довольной, какой-то кошачьей, улыбки. — Заведующими Ольга Семеновна в порядке исключения может дыру в расписании заткнуть, а мной – нет.

— Если бы я был бы начальником всей «скорой помощи», то ни за что не стал бы работать по выходным, — поморщился сын, вольготно, совсем по-взрослому развалившийся на переднем сиденье.

— Начальник всей «скорой помощи» зовется главным врачом, — машинально поправила Елена. — И кажется, я уже объясняла тебе, что руководить – это делать не что хочется, а что надо.

— Мам, не занудствуй! Ты же прекрасно поняла, что я хотел сказать. И какой тогда смысл становиться начальником?

— У каждого свои резоны. — На светофоре загорелся зеленый свет, и в ту же секунду сзади нетерпеливо засигналили. — Вырастешь и решишь для себя – надо оно тебе или нет.

Елена не отказала себе в удовольствии не спеша тронуться с места. Времени у нее было много, а проблемы нетерпеливого водителя наглухо тонированной «шестерки» ее нисколько не волновали. Своих было достаточно…

Соблазнительная в своем бесстыдстве мысль пришла вчера вечером, когда по одному из телевизионных каналов показывали старую и очень наивную комедию «Ты – мне, я – тебе».

Мысль была вот какая – попросить Михаила Юрьевича помочь Данилову. Чем-чем, а связями и влиянием, необходимыми для благоприятного исхода дела, главный врач обладал. Вопрос в другом – насколько уместна такая просьба и захочет ли он ее выполнить? Не будет ли это выглядеть чем-то вроде вымогательства и шантажа?

Впрочем, какое тут вымогательство?! Куда податься несчастной женщине с такими вот семейно-медицинскими проблемами? К кому ей обращаться за помощью? И почему нельзя обратиться к своему начальнику, с которым у них, кажется, наладилось взаимопонимание?

Ах, Вовка, Вовка, хрен моржовый, умеешь ты, кичась своей независимостью, задать всем проблем!

Ну, а что плохого в принципе «ты – мне, я – тебе»? На нем и стоит наш мир, мир, все обитатели которого делятся на своих и чужих.

В конце концов, она же сделала то, о чем просил ее главный врач. Пусть обстоятельства сложились так, что сами вынудили ее к этому, но первопричина все равно в желании Михаила Юрьевича подкопаться под Калинина, резвого мальчика-попрыгунчика.

«А-а, семь бед – один ответ! — решила Елена. — Попытка не пытка, тем более что можно умело изобразить подавленность и, если главный врач задаст вопрос, рассказать о проблеме и, словно экспромтом, попросить о помощи».

А если не задаст? Если вообще не заметит ее настроения? Что она ему – жена или любовница?

Не задаст – так все равно будет экспромт, только уже без наводящего вопроса. И не надо так мандражить – скорее всего он не откажет. Не должен отказать, ведь куда выгоднее помочь, а потом в свою очередь обратиться с новой просьбой. Принцип мафии – умножай число людей, обязанных тебе, и ты станешь непобедимым.

Остановившись у «Макдоналдса» (лучше сделать два лишних разворота на Садовом кольце, чем дергаться, гадая – перешел ребенок дорогу по светофору или просто ломанулся наперерез автомобилям), Елена выдала сыну триста рублей и предупредила:

— Никуда не уходи. Я не очень долго, максимум – час с небольшим. И не вздумай выключать мобильный.

Она намеренно завысила время вдвое против ожидаемого, чтобы Никита не волновался в случае задержки.

— Да с такими деньгами я здесь до вечера просижу! — обрадовался Никита, вылезая из машины.

Елена проводила его взглядом до дверей, радуясь тому, как вырос сын, и немного огорчаясь его все более заметному сходству с отцом. Хорошо, если сходство останется только внешним. Не очень хочется, чтобы сын стал такой же бездушной скотиной, как и его отец, ошибка ее молодости. А кто виноват? Ну да – сама она и виновата. Настроила себе воздушных замков, непременным обитателем которых был Вова Данилов, а когда все замки рухнули (Данилов и законный брак – это до сих пор несовместимые понятия), поспешила выйти замуж за первого же симпатичного мужика, показавшегося ей более-менее надежным.

Данилов, при всех своих закидонах и тараканах, живой и настоящий. С ним тепло. Первый и пока что последний, муж был хорошо спроектированным роботом, имевшим одну-единственную цель в жизни – удовлетворение собственных потребностей. На все остальное, в том числе и на жену с сыном, ему было наплевать.

— Адвокат должен быть бесстрастным! — отвечал он на все Еленины упреки.

— Бесстрастие и бездушие – это совершенно разные понятия! — однажды не выдержала Елена.

Обложив опешившего мужа площадной бранью, а заодно по косточкам разобрав все его мнимые достоинства (тоже с обильным использованием нецензурной лексики), Елена потребовала развода…

В приемной главного врача – ни души. Двери, ведущие в его кабинет, были открыты нараспашку.

— Здравствуйте, Елена Сергеевна!

Главный врач находился в преотличном расположении духа. «Это добрый знак», — подумала Елена, усаживаясь на стул.

— Извините, чаев и кофеев сегодня не предлагаю, — развел руками главный врач.

— Нечего меня баловать, — улыбнулась Елена и положила на стол пластиковую папку, которую держала в правой руке. — Вот, Михаил Юрьевич, прошу ознакомиться…

— Это чуть позже. Давайте сначала про Майю Константиновну, — велел Михаил Юрьевич. — Я же вас правильно понял?

— Да, совершенно верно, — кивнула Елена. — Ситуация такая. До нашей с вами прошлой встречи Анатолий Сергеевич относился ко мне хорошо. А тут вдруг в один день, во время телефонного разговора, я получаю два замечания, причем по каждому с меня затребовано письменное объяснение. Комментарии, мне кажется, излишни?

— Излишни, — буркнул главный врач. — А вы сами никому не говорили о нашей беседе?

— Ни одной живой душе, Михаил Юрьевич. Уверена, что и вы тоже.

— Правильно уверены.