– What a country (Ну и страна]! – изумленно крутанул головой Гораций.

А Моника вскинула на грудь Pentax с зеркальным видоискателем и нажала на спуск. Pentax сухо, негромко и без вспышки отстрелял сразу несколько кадров – в нем была заряжена высокочувствительная пленка.

– О, нет! – простонал Гораций. – Man, now you have really got us into trouble! [Вы и вправду завели нас в историю]!

И действительно, одного взгляда на привокзальную площадь было достаточно, чтобы понять, что там происходит.

– Ты и Моника – возвращайтесь! – тихо сказал я. – Позовите Джона О'Хагена и других! – В этой стране есть полиция? – спросил Питер. – Конечно, – ответил ему Гораций – Спроси у моей спины. На ней стоит большая синяя полицейская печать! – Быстрей, парень! – сказал я. – Я никуда не пойду. Я остаюсь здесь, – ответил Гораций. – Прекрати!

– Я пойду одна,– сказала Моника – Не беспокойтесь. Я вооружена. У меня газовый пистолет-карандаш.

И она побежала назад, за подкреплением. А мы остались втроем. Прямо напротив нас через широкое шоссе, на привокзальной площади стояла серая таксишная «Волга» (не на мостовой она стояла, а именно на площади!), вокруг этой машины толпились хохочущие, как жеребцы, 16– и 18-летние подростки, а внутри машины, на заднем сиденье, двое парней крепко держали за локти распатланную женщину в разорванной бежевой блузке, а еще двое, перегнувшись через спинку переднего сиденья, крутили ее обнаженную грудь и насильно заливали ей в рот водку из бутылки «Московской». Этой женщиной была Дайана Тростер.

– Что вы собираетесь делать? – спросил меня Гораций. Я не успел ответить.

– Fucking Russian sons-of-a-bitches [Е… русские сукины сыны]! – диким голосом вдруг заорал Питер и на своих длинных ногах бегом ринулся через шоссе. Честно говоря, ни я, ни Гораций никак не ожидали от этого вашингтонского пижона такого взрыва, вот уж, действительно, у каждого из нас своя минута безумия.

– Oh, boy! – сказал Гораций и рванулся за Питером через гудящее шоссе.

– Shit! – выдохнул я в сердцах и побежал следом, то отскакивая перед летящими по шоссе машинами, то перебегая им дорогу. Из-за этого маневрирования я здорово отстал от Питера и Горация, к тому же, учтите, они оба были на голову выше меня и вдвое моложе. Но и занятый лавированием меж машинами, я слышал Питера.

– Leave her alone [ Отпустите ее]! – орал он не своим голосом далеко впереди меня. – Fucking Russian pigs!!! Leave her alone [Е… русские свиньи! Отпустите ее)! – Конечно, они все оглянулись на его крик. И когда Питер добежал до них, кто-то просто дал ему подножку, а еще кто-то коротким, но сильным ударом по шее дослал его носом в тротуар. Питер лицом проехал по заплеванному асфальту, тут же вскочил, но несколько парней снова бросили его на землю, стали бить ногами, а остальные закричали: – Негра бей! Негра!

Услыхав этот крик, Гораций отпрянул и замер перед ними в нескольких шагах, на краю тротуара, как застывает зверь перед ослепившими его фарами смертоносного грузовика. Слово «негр» не нуждалось в переводе, он понял, как они его назвали. А парни стали жестами зазывать его в свой круг. И с боков его уже обходили еще несколько высоких подростков с брезентовыми армейскими ремнями в руках. Пряжки этих ремней были утяжелены свинчаткой.

– Стойте! Вы с ума сошли! Не бейте их! – заорал я по-русски, преодолев, наконец, шоссе и подбегая к ним. Но парень лет двадцати с бицепсами культуриста легко, как игрушку, отшвырнул меня в сторону. – Отвали, папаша! – сказал он. В этот миг какая-то пьяная девка с криком «За дружбу народов!» подбежала к Горацию и с разбегу харкнула ему в лицо.

Гораций запоздало отшатнулся. А толпа, сомкнувшись кольцом вокруг него, расхохоталась. Я вскочил на ноги и закричал снова: – Ребята, не трогайте его! Не бейте их! – И попробовал протолкнуться сквозь кольцо. Но тот же парень с бицепсами культуриста вдруг взял меня сзади за шиворот, приподнял от земли и сказал:

– Пахан, ты меня злишь. Лучше отвали отсюда, – и опять швырнул в сторону с такой силой, что я сел на землю.

– X… ты сюда приехал, африканская морда? – кричала тем временем Горацию пьяная девка, стоя перед ним и двумя руками держала себя за джинсовую юбку. – I am American [Я американец]… – произнес Гораций. Но девка не слышала его.

– Русской п… приехал понюхать? – крикнула она и вдруг задрала юбку, под которой не оказалось никаких трусов. – На, понюхай!

Банда заржала, и сразу несколько ударов по голове сбили Горация с ног, а затем трое или четверо парней стали заталкивать его лицом промеж ног этой девки.

– Нюхай, б…! Нюхай! – ржали они. – А то кастрируем на х…!

– Ребята! – орал я в это же время по-русски, плача и снова пробиваясь в их круг – Ребята, не надо!!!

И опять та же рука культуриста схватила меня, но теперь уже за волосы.

– Ты! Хмырь! – презрительно сказал этот культурист, над его верхней губой был первый молодой пушок – Куда ты лезешь? Тут американцев бьют. Тебе-то что?

– Я американец, – сказал я, чувствуя у себя на голове его тяжелую руку, одним движением которой он мог легко сломать мне шею.

– Чи-и-во? – произнес он презрительно, не поверив. – Американец он! Брысь отсюда! Последний раз тебе говорю, понял?

– Я американец! – выкрикнул я в истерике, ужасаясь тому, что он со мной сейчас сделает.

Но он аккуратно повернул меня и дернул за волосы прочь от себя с такой силой, что мое тело снарядом полетело прямо на мусорную тумбу.

Я грохнулся об эту тумбу грудью, опрокинул ее и на вывалившемся из нее мусоре – каких-то арбузных корках, мокрых газетах и прочем дерьме – заскользил с тротуара на мостовую, прямо под колеса летящих по шоссе машин.

А жуткий скрип тормозов заставил меня еще сильней вжаться в землю и рефлекторно закрыть голову руками.

Потом наступила мертвая тишина. Я осторожно поднял голову: прямо надо мной, ну, буквально в трех сантиметрах от головы, был круглый чугунный передний мост какого-то грузовика. Еще доля секунды – и этот чугун вмял бы в асфальт сначала мой череп, а потом позвоночник. Я скосил глаза через плечо: передний бампер этого грузовика был у меня где-то над спиной.

Тут, справа от себя, я услышал скрип дверцы кабины, стук ботинок водителя о подножку и его быстрые шаги в обход передка машины. А рядом с собой, у правого колеса грузовика, я увидел половину раздавленной винной бутылки из темного стекла и с острыми краями.

И вдруг моя правая рука сама потянулась к этой бутылке, зажала ее горлышко, и я, тая свое оружие, медленно выполз из-под машины, поднялся на ноги и обернулся к банде, застывшей над Горацием, Питером и Дайаной.

Смерть все-таки самая великая актриса в мире, даже ее приближение заставило их всех замереть в тот миг, когда надо мной так дико заскрипели тормоза грузовика.

Но пока они приходили в себя от изумления по поводу моего спасения, я уже нашел взглядом того культуриста с детским пушком над верхней губой.