— Мы близко, — сказал Розмич. Добродей вздрогнул от неожиданности, не сразу сообразил, что речь о дороге. — Как понимаю, в это время хазары обычно выступают к Киеву, за данью спешат.

Добродей и трое киевлян закивали.

— И если хазарские барыги не успели доставить вести, значит, хазары идут за данью. Если успели — спешат мстить. В любом случае встретимся с передовыми раньше, чем достигнем крепостей. Нужно быть готовыми…

— Или не встретимся, — мстительно протянул Добродей. В него полетели настороженные взгляды, новгородцы недобро щурились. — Ведь у страха глаза велики, — напомнил старший дружинник, обращаясь к Роське, — хазары могли испугаться малочисленных дружин Олега.

— Могли, — в том же тоне отозвался новгородец, — тогда действительно придется до самого Шаркила идтить. Но сперва решить нужно, — Розмич ткнул пальцем в Кавку, — это единственный отступник или ещё есть?

Повисло тягостное молчание, взгляды стали колючими. Казалось, один звук, и все участники похода схватятся за оружие и порубят друг друга на куски, не разбирая чужих и своих.

— Я, — сказал Цыбуля. — Я отступник.

Его руки остались недвижимы, хотя этот воин славился быстротой и ловкостью. Добродей отлично понимал — если бы Цыбуля захотел, мог бы выхватить клинок и положить двоих прежде, чем остальные успеют опомниться. А дальше… дальше — вопрос удачи.

— И я, — потупившись, пробормотал Налега.

— Я тоже не могу, — ровным голосом сказал Добродей.

Во взгляде Розмича промелькнула усмешка.

«Конечно, — подумал Добря. — Ты, пахарь, не удивлен. Именно этого от меня и ждал. Всегда пенял, что я — слабак».

А вслух сказал другое:

— У меня было достаточно времени подумать и… остыть. Олег не заслуживает ни прощения, ни милости. Он по-прежнему враг. И подлецом останется до скончания времен. Но Киев… Киев должен жить. Так хотел Осколод, за это и умер. А подлость киевлян… тут не мне судить, не нам. Господь Бог рассудит. Или боги…

Добродей ожидал нападения, но новгородцы не шевельнулись. Розмич спокойно спросил последнего киевлянина:

— А ты? Не передумал?

— Нет, — откликнулся Бышко.

— Почему?

— Негоже мужчине отступаться от своих решений.

— А если это решение покажется неверным? Неправильным? — не унимался Розмич, подчеркнуто кивнув в сторону Добродея, Цыбули и Налега.

— Мужчины от своих решений не отступаются, — повторил Бышко, на бывших друзей даже не взглянул.

— И простых киевлян тебе не жаль? Там ведь женщины, младенцы…

— Пусть. Киев должен заплатить за предательство князя. Это закон. Это по чести.

— Не слишком ли велика вира? — продолжал допрос Розмич.

Бышко не выдержал, вскочил на ноги. За ним спешно поднялись и остальные. Добродей сделал шаг назад, изготовился. Еще немного, и новгородцы бросятся в бой. И лучше умереть так, чем стать пленником. Кажется, те же мысли посетили Цыбулю и Налега, потому как эти тоже отошли, потянулись к оружию.

— Я не отступлюсь! — зло выпалил Бышко.

— Правильно, — хмыкнул Розмич и протянул киевлянину руку. — С этого дня будешь служить под моим началом.

Бышко кивнул, заметно расслабился. Он сделал шаг вперед, и в этот миг Розмич двинулся навстречу, молниеносным движением оказался за спиной Бышко, ухватил руками голову и свернул киевлянину шею. Хруст прозвучал до того громко, что стреноженные лошади перепугались, попытались отскочить.

— Развязать, — велел Розмич, указывая на Кавку.

— Что?.. — не выдержал Добродей. Цыбуля и Налега тоже округлили глаза, но говорить не решались. И Кавка выглядел ошарашенным, не веря, потирал освобожденные запястья.

— А ничего, — хмыкнул Розмич. — Боги велели наказывать предателей. А мы, новгородцы, божьи заветы чтим.

— Погоди…

Розмич жестом прервал вопрос. Продолжил с недовольным лицом:

— Мы выполняли приказ князя. Олег сам все это придумал. Решил, что только так сможет вывести вас на чистую воду. Я не верил. Да и сейчас не особо верю. Но слова сказаны, большего Олег от вас не требует. Вам необязательно чтить нашего князя, главное, что Киеву верны.

Розмич задрал голову, оценивая, как скоро ждать заката.

— Нам в обратный путь пора.

— А хазары? — прошептал Цыбуля.

Подручный Олега махнул рукой, бросил на ходу:

— Да какие, к Чернобогу, хазары? Чтобы подступить к стенам Киева, им никаких приглашений не нужно!

— Какие хазары? — повторил Цыбуля ещё тише. — А вон те?

Розмич развернулся резко, вперил взгляд в горизонт. Вдалеке, на самой кромке мира, между небом и землей, — едва заметное пылевое облако.

— Вот уж… и вправду Вещий! — рассмеялся Розмич. — А я-то думал, на кой ляд он мне так подробно про этот липовый заговор рассказывал! Да ещё переспрашивал раз десять, точно ли все понял! Ну, Олег… Ну и князь!

После откровений Розмича Добродей чувствовал себя обманутым несмышленым ребенком, теперь же гадкое ощущение поутихло. Но за этот обман новгородцы тоже ответят, в свое время…

— Нам не уйти, — заключил старший дружинник. — Встречи не избежать.

— Придется врать, — беззаботно откликнулся Розмич.

Добродей окинул недобрым взглядом наряд новгородцев, ухмыльнулся в бороду:

— Не нам, а мне. Ведь это я — старший.

Кажется, впервые за все время Роська действительно потерял опору. И возразить толком не смог, прошипел только:

— Если снова предашь, плотник, то ни один бог тебя не помилует, хоть наш, хоть новый. По ко́ням, братцы!

Хазаров ждали в седлах. Молча глядели, как приближаются чужаки.

Вот уже стали видны силуэты, встречный ветер принес запах конского пота и железа. Вскоре начали различать всадников. Иногда казалось, люди выпрыгивают из пылевого облака, словно из небытия.

— Ладони держать открытыми, — приказал Розмич. — Не шевелиться.

— Младшим дружинникам до́лжно помалкивать, — тут же напомнил Добродей. Словил недобрый взгляд новгородца, но не смутился.

Отряд заметили давным-давно, сложно не увидеть посреди голой степи неподвижных, как древние валуны, всадников. Окружали скорее с интересом, нежели злостью. Добродей заметил изготовленные к стрельбе луки и оголенные клинки. В какой-то миг старшему дружиннику показалось, будто их не люди обтекали, а рой исполинских пчел, ибо разговоры хазаров сильно напоминали жужжание. Наконец слуха коснулась знакомая речь, и, хотя вражеский воин ломал и коверкал слова, вопрос поняли все:

— Кто такий? Что делать наш земля?