— Не только, малыш, далеко не только это, — несмотря на серьезный тон, в глазах хозяина кабинета плясали чертики: слишком уж ошарашенный вид имел его собеседник. — Вам придется не столько «агитировать» новых сторонников, сколько обучать их хотя бы азам того, что постигли сами под пристальным присмотром русских.

— Но, патрон, это же невозможно! Даже если все мы сменим свое оружие на учительские сюртуки и указки!

— А ты помнишь, как тринадцать лет назад я создавал свою партию? Прошел по кабакам и притонам в поисках авантюристов, для которых слова «Единая Франция» не были пустым звуком, и отобрал пятнадцать самых надежных. Кстати, одного молодого оболтуса я помнил еще по скандалу на Марсовом поле, — усмехнулся Жан, подмигнув Эжену. — А потом начал вбивать в ваши головы то, чему учила жизнь меня самого, в том числе — в Иностранном легионе. В первую очередь — дисциплину, во вторую — осмотрительность и лишь в третью — здоровую инициативу. А через пару-тройку лет многим из вас, в свою очередь, пришлось стать наставниками — помнишь свою командировку в Вандею в семьдесят шестом — семьдесят восьмом годах? Там ты занимался тем же делом, создавая с нуля ячейку партии. И довольно успешно. По крайней мере, у тебя не было провалов. Именно по итогам первой самостоятельной работы ты и получил свой нынешний пост.

— Вот спасибо, патрон, — де Фюнес склонился в шутливом поклоне. — Я-то гадал: за какую провинность угодил на эти галеры. А оказывается, то была награда… А если серьезно, огромное вам спасибо за доверие, оказанное авансом. Тогда я еще оставался зеленым лягушонком, пускавшим пузыри в самой мелкой луже. Именно Марсель сделал из меня человека.

— Ладно, ученик, считай, что перемена окончилась. Слушай новую боевую задачу. Тебе предстоит повторить то же, но в гораздо больших масштабах. Возьмешь под начало всю марсельскую банду, наведаешься к своим ученикам, присмотришься к ним и их окружению и отберешь не просто самых лучших, но тех, кто способен не только учиться, но и учить других. Всего нужно найти не менее полутораста человек, могущих стать командирами новых пятерок. Новичков каждый из них должен подобрать сам, но под твоим контролем. Про то, что кандидаты не должны знать никого за пределами своей пятерки, напоминать надо?

— Что?

— Не делай удивленные глаза — тебя и так знает каждая собака. Так вот, с новичками делайте что хотите: солите, маринуйте, заставляйте печатать прокламации и развешивать на фасаде полицейского управления, но через два года они должны уметь делать все то, чему вас научил Марсель, хотя бы в основном. И учти — не менее половины из них должны быть готовы сами принять под команду следующих кандидатов. Задача ясна?

— Слушаюсь, мой патрон! — де Фюнес вскочил и с серьезной физиономией щелкнул каблуками. — Когда прикажете начинать?

— Вчера, — буркнул, ухмыляясь тот. — А ты, малыш, садись, разговор еще не закончен. Есть одно непременное условие: до конца этого года ты и все отобранные тобой люди обязаны покинуть ряды «Единой Франции».

— Как, патрон… Почему?

— Почему, почему… Твои орлы мигом перебаламутят мое болото и распугают жирных карасей, мечущих золотую икру. А если серьезно, Эжен, то так нужно. Чтобы стать сильней, мы должны временно разделиться и показать видимую слабость. Вы ведь уйдете не просто так: громко разругавшись со мной за потерю боевого духа партии, ты объявишь о создании новой, держащей курс на вооруженное восстание. Все молодые и задорные уйдут с тобой, здесь же останется почтенная публика, желающая пролезть в ублюдочный парламент картонного королевства. Останется, конечно, и моя служба собственной безопасности, чтобы никто из случайных попутчиков не хватался за румпель. Со стороны это будет смотреться как окончательный дрейф «Единой Франции» в сторону соглашателей. Правду будут знать четверо: мы с тобой и наши первые заместители.

— Понятно, патрон, подробности?

— Нет, на сегодня хватит, иди отдыхай. Тебе уже показали гостевую комнату? Конкретные вопросы с названием и финансированием новой партии обсудим завтра. Тогда же и договоримся о ходе «бракоразводного процесса»: когда и в каких выражениях будем поливать друг друга грязью. Меня, например, — хозяин кабинета коротко хохотнул, — нужно будет назвать «старым пердуном, продавшимся оккупантам за миску чечевичной похлебки».

— Спасибо, патрон, я уже разместился, — улыбаясь, ответил Эжен. — Комната та же, где я ночевал перед первой поездкой в Марсель. А насчет «старого пердуна»… Максимум, что я смогу позволить себе в ваш адрес, это сожаления о «наставнике и учителе, уставшем от беспощадной борьбы», а о причинах ухода скажу прямо: «из-за непреодолимых разногласий с соглашательской позицией остального руководства партии». Моим людям этого будет достаточно. Доброй ночи, Жан.

— Доброй ночи, Эжен.

Когда молодой собеседник вышел, хозяин кабинета долго молчал, глядя ему вслед. Заканчивалась очередная страница жизни, завершался и очередной этап давнего задания Центра. Впрочем, окажись рядом некто, способный угадывать чужие мысли по мельчайшим движениям губ, то и тот не сумел бы понять, о каких Центре и задании размышлял нынешний хозяин кабинета в старом парижском доме. Человек, взявший при окончании контракта с Иностранным легионом звучное имя Жан-Поль Бельмондо, давно привык контролировать не только слова. Внезапно возникнув на территории Франции двадцать лет назад как бы ниоткуда, он был готов так же мгновенно и тихо исчезнуть «в никуда», как только с точки зрения неведомого Центра отпадет надобность в его присутствии здесь. Даже если придется оставить среди цветущих каштанов немалый кусок своей души.

25 июня 1886 года. Москва. Николаевский дворец. Заседание Государственного совета

Александр задумчиво сидел на своем троне и смотрел на то, как вытягиваются лица его сподвижников при чтении заготовки нового манифеста о престолонаследии.

— Ваше Им… — поднял глаза на Александра его брат Владимир. — Но как же это? Зачем?

— А у вас есть другое решение, дорогой мой брат? Врачи говорят, что вы совершенно бесплодны. Мне Всевышним не дано сыновей, а девочек на престол сажать рискованно. И новых попыток у меня может не быть. Тянуть более неуместно. Или вы хотите ввергнуть Россию в пучину смуты после моей смерти? Или вы думаете, что враги, которых я сейчас прижал, не рискнут вновь попробовать свои силы, дабы выступить против дела нашего? Что молчите?

— Все так. Но почему вы хотите произвести отбор среди выпускников Кремлевской школы? Там ведь разные люди, имеющие далеко не самое благородное происхождение. Ваше Императорское Величество, Вы правда хотите посадить на престол огромной Империи человека низкого происхождения?

— Вас это смущает?

— Меня? Нет. Что Вы? — замялся Владимир. — Но что скажут в Европе?

— Мнение Европы о наших внутренних делах меня не интересует. И вас, кстати, тоже не должно интересовать. Это наши внутренние дела. И точка!

— Так точно, Ваше Императорское Величество, — несколько напряженно ответил Владимир.