Шрифт:
Интервал:
Закладка:
14 октября, в восемь часов утра, полковник Люкас, сорок шесть офицеров и свыше четырехсот солдат сложили оружие.
Шостак принял ключи от крепости и французский флаг. Чтобы толпа не растерзала пленных, их пришлось поставить в середину соединенных десантных отрядов. Пленных французов разместили на русских и турецких кораблях поровну.
Русские относились к пленным по-человечески, но турки, не разбирая чинов, надели на них кандалы и заставляли делать самую изнурительную работу.
А кормили их так же впроголодь, как и своих галионджи.
Ушаков не задержал у себя пленных: он отправил французов на фрегате в Патрас.
На баке корабля «Св. Павел» было оживленно: счастливчики готовились на берег.
Сегодня в городском соборе торжественное молебствие по случаю освобождения острова от французов.
Адмирал Ушаков приказал присутствовать на нем всем командирам судов и назначил по двадцать человек морских служителей с каждого корабля и фрегата.
Капитан Сарандинаки лично отобрал наиболее видных, лихих брамсельных, марсовых, канониров и бомбардиров. А главным над ними поставил боцмана Макарыча. Макарыч давно готов: выбрит, чист, пуговицы и дудка надраены – лучше нельзя, шляпа лихо сидит на голове. Он ходил и подгонял остальных товарищей.
Ото всех судов уже отвалили шлюпки, остался только «Св. Павел». Каждую минуту мог выйти из каюты Федор Федорович, а шлюпка с морскими служителями еще не на берегу.
– Поживей, поживей, не копайся, антиллерия! – гудел Макарыч на канониров.
– Вот нонче попьете, погуляете! – завидовали остающиеся.
– Мы же ведь на обедню…
– Знаем, какая обедня! Это спервоначалу – в церковь, а потом должон стол быть!
– Они не пожалеют!
– Ты, Степа, в обед мою порцию выпей тут. Скажи баталеру!
– Ванюшка, возьми денежки, купи там мне табачку.
– И скажи, как печет, ровно в Петровки, а ведь уже две недели после покрова!
– Дома-то у нас, поди, холодина, дождь. А тут – экая благодать!
– Ну что, кажись, все? – оглядел собравшихся Макарыч и заспешил к вахтенному.
Через минуту шлюпка с матросами отвалила от корабля.
Пристань на острове сегодня утопала в зелени и цветах. Яркие ковры покрывали ее до самой дороги в город. Справа от ковра стояли празднично одетые зантиоты. Впереди – архиепископ и знатные граждане. А за ними толпился народ. Всюду реяли андреевские флаги – турецких было меньше.
Каждую подходившую шлюпку греки встречали радостными криками.
Вот к пристани подошла шлюпка со «Св. Павла».
Боцман Макарыч издали приметил: команды выстраиваются слева в одну колонну, а господа офицеры стоят сбоку – говорят, курят, ждут адмирала.
Он лихо вывел своих и поставил впереди всех остальных кораблей: «Знай наших, флагманских!»
Матросы стояли вольно, смотрели, перешептывались:
– Это что ж, тут будет молебствие?
– Какое, тут! Сказано – в соборе.
– А ковры зачем?
– Ждут нашего.
– А турецкий адмирал будет?
– А почему ему и не быть?
– Да ведь в соборе молебствие. Он разве креста не боится?
Макарыч чуть повернул голову.
Шепот сразу стих.
И вот загудела, что-то залопотала толпа.
Показалась флагманская шлюпка – в ней сидели оба адмирала.
Именитые граждане поправляли одежду, переминались с ноги на ногу. Офицеры стали впереди матросов.
Поскочин скомандовал:
– Смирно!
И вот на пристань ловко ступил адмирал Ушаков. Он был в парадном мундире и орденах. Ушаков шел чуть вразвалку, цепким, морским шагом. Видно было, что ступал он уверенно и его не свалит с ног никакая буря.
Чуть отставая от него, шел длинный седобородый Кадыр-бей в громадной шубе. Ушаков смотрел весело и гордо, а Кадыр-бей – сконфуженно: он не мог не видеть, что русским оказывают больше внимания.
За адмиралами шли советник Кадыр-бея хитрый Махмут-эфенди, адъютант Ушакова Балабин и Егор Метакса. Греки бросали под ноги адмиралов цветы и что-то кричали. Архиепископ отделился от знати и пошел навстречу адмиралам.
Ушаков остановился. Архиепископ стал что-то говорить, видимо приветствуя своих освободителей.
Метакса быстро подошел к Ушакову и начал переводить. Когда архиепископ окончил, Ушаков снял шляпу и, кланяясь во все стороны, пошел к городу. Снова все потонуло в криках «ура». Во всех церквах зазвонили в колокола. Адмиралы, окруженные знатью, пошли в собор. Раздалась команда:
– Шагом марш!
И матросы двинулись за начальством, обмениваясь впечатлениями:
– Адмирал у них – ровно бом-брам-стеньга.
– Наш-то Федор Федорович – орел!
– И чего турок в шубе? Тут в одном мундире жарко, а он шубу напялил!
– Закон такой.
Вошли в город. Сначала тянулась узенькая уличка с невзрачными домишками, а потом вышли на более широкую, с красивыми большими домами.
Все окна и балконы были украшены коврами, яркими тканями, увиты померанцем и лавром. И всюду реяли андреевские флаги.
На головы матросов сыпались цветы. Греки, стоявшие на улице, совали матросам виноград, конфеты, абрикосы, апельсины, протягивали стаканы вина.
Матросы сначала не брали угощения – они помнили приказ: у жителей не брать ничего. Но Веленбаков обернулся и сказал своим:
– Раз угощают, бери, ребята! От ихнего вина не захмелеешь!
И, к радости греков, матросы больше не отказывались.
– Я думал, что слива, сунул в рот, а она – противная, – плевался матрос.
– Верно… она вроде постного масла…
– Это маслина, – улыбнулся бывалый боцман Макарыч. – К ней привыкнуть надо!
– Гляди, братцы, у баб глаза и нос закрыты повязкой. Отчего это? – спрашивали друг друга матросы, увидев у знатных дам на лице шелковые маски.
– А вот тая без ничего. Красивая…
– Это холопка, а в повязке, должно быть, дворянка, барыня. Брезгует…
– Может, сама рябая или косоглазая – вот и схоронилась.
– Нет, у них, как у турок: муж боится, чтоб не приглянулась кому…
– Смотри, Макарыч, не моргай!..
Вошли на большую соборную площадь. Движение замедлилось: входили в узкие двери собора.
И вот уже ряды моряков ступили под прохладную сень древнего храма.
После обедни именитые граждане угощали адмиралов и капитанов парадным, роскошным завтраком.