Впрочем, наш нынешний бросок на запад короткий. Сто двадцать километров до Кировограда – и пауза. Насколько я понимаю, мы будем обеспечивать с севера Херсонско-Николаевскую наступательную операцию… Румыны бегут – и у танкистов Ротмистрова, разогнавшихся так, будто сейчас не сорок второй год, а как минимум сорок четвертый, есть шанс с ходу перемахнуть Южный Буг и на плечах отступающего врага ворваться в Одессу. И тогда Гитлер снова сильно огорчится. Одесса – это серьезно, и на Одессе дело явно не застопорится – есть у меня такое предчувствие.

А пока передовая бригада нашего неугомонного подполковника Рагуленко, вместе с спецбатальоном майора Бесоева, уже мчится по украинской степи, поднимая за собой столбы пыли. Год назад, ровно в обратном направлении, по этим степям двигались танковые колонны Клейста, а в Уманском котле погибали две советские армии. Теперь же все наоборот, и под таким же эмалево-синим небом к Кировограду рвутся уже наши танки. Рагуленко и Бесоеву поставлена задача постараться в целости и сохранности занять расположенный в Кировограде крупный аэродром со всей инфраструктурой, на который планируется перебазировать авиакорпус Савицкого. А это значит, что для нас здесь найдется работа по специальности.

27 июля 1942 года, 22:55. Москва. Кремль, кабинет Верховного Главнокомандующего

За окном уже чернела ночь, а три человека в ярко освещенном кабинете склонились над большой разложенной на столе картой, подводя итоги четыреста первого дня войны. Стремительные красные стрелы показывали, насколько сильно изменилась обстановка за последний месяц. Еще тридцать дней назад напротив Центрального, Юго-Западного и Южного фронтов стояла сильнейшая вражеская группировка численностью более полутора миллионов солдат, из которых девятьсот тысяч являлись немцами. Две тысячи семьсот танков и бронетранспортеров, семнадцать тысяч орудий и минометов – все это готовилось к генеральному рывку на Волгу и Кавказ.

А сейчас, месяц спустя, от всего этого великолепия осталось не более четырехсот тысяч штыков, размазанных по двум котлам: Белгородско-Харьковскому и Днепропетровскому. Причем стотысячный Днепропетровский котел был близок к ликвидации, потому что армейские и большая часть корпусных тылов, принадлежавших 17-й армии, попали под каток мехкорпуса Бережного, вышедшего в район Полтава – Кременчуг. При этом вражеская группировка в районе Белгорода и Харькова была еще вполне устойчива, но уже лишена снабжения в течение почти трех недель и начинала испытывать проблемы с недостатком боеприпасов, медикаментов и продовольствия. Сказалось еще и то, что перед самым окружением войска 6-й армии и приданные ей итальянские части участвовали в интенсивном, но безуспешном наступлении, из-за чего растратили значительную часть своих материальных резервов.

Хотя стоит отметить, что в нашей истории та же 6-я армия немцев, зимой окруженная в районе Сталинграда, продержалась в блокаде почти семьдесят дней. Правда, в нашей истории под Сталинградом у Паулюса был воздушный мост, по которому за два месяца окруженным было доставлено около шести тысяч тонн грузов – при том, что потребность составляла около пятидесяти тысяч тонн.

В этой версии истории с воздушным мостом у люфтваффе сразу не задалось. Войск в котле оказалось больше. Транспортных же самолетов из-за повышенных потерь во время зимне-весенней кампании у люфтваффе было меньше. А так как требовалось пролетать через район дислокации авиакорпуса ОСНАЗ, то немецким летчикам практически сразу же пришлось перейти к полетам только в темное время суток, а ночи летом короткие. В районе Сумы – Полтава была развернута испытанная во время оборонительной фазы сражения система управления операциями в воздухе, позволившая поднять результативность ночных перехватов. Свой эффект внесла и луна, с тринадцатого июля находившаяся в растущей фазе. Каждую ночь условия для немецких транспортников ухудшались, а для советских истребителей, соответственно, улучшались. И вот теперь, в момент наступившего полнолуния, через заслоны советских истребителей к Харькову не могла проскочить даже такая малозаметная машина, как связной «шторьх».

– Товарищ Василевский, – сказал Сталин, ткнув в карту пальцем, – с Паулюсом пора кончать. Делайте что хотите, хоть равняйте Харьков с землей, но немцы в нашем тылу должны быть только мертвыми и пленными.

– Товарищ Сталин, – ответил Василевский, – в первую очередь ударом с запада мы намерены отделить Харьковскую группировку противника от Белгородской и ликвидировать ее в первую очередь, как слабейшую. Вокруг Белгорода – одно кольцо оборонительных рубежей, а вокруг Харькова их три. В Белгородской группировке половину сил составляют сильно деморализованные итальянцы, а вторую половину – 40-й танковый, 8-й и 29-й армейские корпуса, понесшие большие потери (до половины личного состава) во время неудачной для немцев попытки штурма нашей обороны. В Харькове же засели шестнадцать немецких и четыре румынские дивизии, еще не принимавшие участия в активных боевых действиях и, следовательно, почти не понесшие потерь. Лобовой штурм харьковских рубежей будет стоить нам большой крови.

Вождь испытующе посмотрел на начальника Генштаба, потом перевел взгляд на Шапошникова, который в ответ чуть заметно пожал плечами, показывая, что он тоже не волшебник и надо или соглашаться на кровопролитный штурм, или методично выбивать вражеские рубежи тяжелой артиллерией с железнодорожных транспортеров, тяжелыми корректируемыми бомбами со «стратегов», дождем из напалма по квадратам, или даже недавно испытанными полноценными объемно-детонирующими боеприпасами крупного и особо крупного калибра. Но тогда придется забыть об оставшихся в оккупации жителях Харькова, которые будут получать на свои головы эти локальные ОМП наравне с захватившими их город оккупантами… Нелегкий выбор.

– Значит, так, товарищ Василевский, – произнес вождь после тяжкого раздумья, – после ликвидации Белгородской группировки запланируйте длительную осаду Харькова, используя для этого минимум сил. Будем надеяться, что у Паулюса все же хватит ума капитулировать, когда фронт откатится к границам СССР. Используйте для этого саперные армии – они же не все еще распущены. Окружите Харьков тремя полосами своей обороны, чтобы гитлеровцы никак не могли вырваться из этой клетки, а боеспособные дивизии перебрасывайте на внешний фронт. Они там нужнее. Теперь доложите нам с Борисом Михайловичем, что там у нас по «Альтаиру»?

– Операция «Альтаир», товарищ Сталин, – ответил Василевский, – развивается по плану. Танковая армия Ротмистрова вышла на рубеж Южного Буга и остановилась. Сейчас она дожидается подтягивания частей Таврического фронта, которые, при отсутствии сопротивления со стороны деморализованного противника, форсировали Днепр на всем протяжении его нижнего течения от Запорожья до Херсона. Румыны в полном беспорядке отступили за Южный Буг, бросив все свое тяжелое вооружение – в основном русского производства, еще времен той войны. В ходе этого наступления нами уже освобождены Кривой Рог, Херсон, Николаев и Кировоград, в который несколько часов назад вошел мехкорпус Бережного…

– Что он там забыл, товарищ Василевский? – недовольно спросил Сталин. – Неужели для нашего лучшего ударного соединения не нашлось другого дела, кроме как прохлаждаться где-то с краю генерального наступления? Ведь, насколько я понимаю, мехкорпус Катукова понес в боях такие потери, что теперь нуждается в пополнении – как личным составом, так и техникой. А у Бережного с этим все более или менее в порядке, и он вполне мог бы принять в наступлении куда более активное участие.