Пока что она в безопасности. И испытывает вину не перед Мартином или Анной, нет. Только перед Фредериком. Это она вызвала цепь событий, которые привели к его гибели. Перед Мари она тоже виновата, потому что та так же сильно горюет по Фредерику, как и сама Анна. Она вспомнила о письме, полученном из Ирландии пару недель назад. Мари написала всю правду о Дэвиде. Анна и предположить не могла, что он жив. Какой же ужас пережила Мари в Рэнвиль-Пойнт, когда он пытался убить ее.

Анне было безумно жаль подругу. Почему та не призналась ей раньше? Анна могла бы ей помочь. Ей стало обидно и горько оттого, что Мари ей не доверяла. Но потом она вспомнила слова Мишель о том, что горечь и обида — чувства бесполезные и бессмысленные. Она тоже не всегда была с Мари искренней, так что не ей осуждать подругу.

Главным утешением для Анны было состояние здоровья отца. В последнем письме он написал, что уже совсем освоился в доме престарелых. Вместе с другими пенсионерами гуляет по утрам и играет в карты после обеда. Пару дней назад они слушали концерт в деревне, а потом ходили в церковь. «Здесь Господь кажется мне щедрым и милостивым», — писал он, а потом сообщал, что собирается пойти на курсы по пользованию Интернетом, чтобы они «могли переписываться по электронной почте». Со здоровьем у него все в порядке: сердце его не беспокоит. Медицинский уход и регулярные осмотры явно пошли ему на пользу. Но больше всего Анну радовало то, что папа обзавелся подругой в лице некой Уллы, которая, как он рассказывал в письмах, всю жизнь проработала в страховой компании. «Самая обычная, очень милая женщина» — характеризовал он ее и добавлял, что в этом нет ничего негативного: ему всегда больше нравились будни, чем праздники. В конце письма он кратко приписал, что Ирис собирается его навестить. Он знал, что Анну поразят слова «Ирис» и «навестит» в одном предложении.

Ирис. После долгих размышлений Анна, как и обещала Мари, позвонила сестре. Сообщила, что собирается вернуться в Амстердам, что хочет попрощаться и кое-что обсудить. Сестра неохотно пригласила ее к себе. Ирис встретила Анну в одежде для верховой езды, потная после скачки. Сидя в машине, Анна разглядывала ее мускулистые ноги, сильные руки и грубое лицо. Ирис совсем не изменилась, хотя они виделись в последний раз лет восемь назад. И снова Анна поразилась тому, как хрупкое и беспомощное создание, над которым тряслись все детство, могло превратиться в эту мужеподобную бабу. Воистину пути Господни неисповедимы. Ирис — лучшее тому подтверждение.

Ирис повела сестру в конюшню показать лошадей. Она с энтузиазмом рассказывала о своих любимцах, и суровые черты ее лица смягчились, когда Анна похвалила конюшню. Анна всячески старалась скрыть жалость к этим бедным животным, утратившим свободу много тысячелетий назад. Ей казалось, что их большие грустные глаза полны тоски по вольным зеленым лугам. Она осторожно погладила гнедую кобылу по крупу. Лошадь удивленно посмотрела на нее и положила голову ей на плечо. Ирис пробормотала что-то о «природном даре» Анны: дети и животные так и тянутся к ней. Потом начала рассказывать о психологии животных.

Анна считала, что лошади давно смирились со своей судьбой, но Ирис утверждала: они всегда готовы сбежать от хозяина. «Лошади — дети степей, а степь — открытое, незащищенное пространство, — пояснила Ирис. — Вот почему нужно быть осторожным, когда седлаешь лошадь. У них в генах заложено, что опасность приходит сверху». Анна тут же представила, как хищный леопард вонзает когти в мягкую спину лошади. Она прекрасно понимала этих сильных, но робких животных. Она и сама собиралась сбежать.

Потом Ирис пригласила ее в дом. Анна не помнила, когда последний раз видела такое грязное жилище, но постаралась скрыть удивление. А ведь Ирис всегда была аккуратисткой. Она одевалась принцессой и любила танцевать. Всегда сидела тихо и помогала маме убирать со стола. Тогда как Анна в детстве чувствовала себя чужой в семье, словно ее подкинули в колыбельку тролли, утащив настоящую Анну.

Теперь ей пришлось сгрести со стула газеты, чтобы присесть за стол, заваленный бумагами, остатками еды и какими-то деталями упряжи. Ирис протянула ей кружку кофе. Анна осторожно пригубила, стараясь не обращать внимания на то, что кружка плохо вымыта. Слава богу, кофе оказался нормальным. Домашний хлеб с ветчиной тоже можно было есть. Ирис, конечно, опустилась, но скупой ее не назовешь. В детстве за ней такой щедрости не водилось.

Анна вспомнила, какое гипнотическое влияние оказывала на семью Ирис. Сначала родители бурно радовались ее рождению, потом столь же сильно горевали, узнав о ее врожденном недуге. Сколько они с ней носились! К счастью, через десять лет бригаде талантливых кардиохирургов удалось ее излечить. А в двадцать лет Ирис сбежала из дома с фермером из Айовы и сообщила в письме, что, наверное, задержится в Америке на пару лет, потому что они поженились. Только тогда мама поняла, что ее маленький умирающий лебедь, возможно, доживет до следующего Рождества.

Мама восприняла это как измену. Ей непременно хотелось найти виноватых и выместить на них обиду. Естественно, ее гнев пал на головы Анны и мужа. Мама призывала в свидетели Бога, который почему-то всегда оказывался на ее стороне.

С побегом Ирис семья окончательно развалилась. Анна раньше не задумывалась, почему Ирис сбежала из дому. А теперь ей показалось, что поняла.

— Почему ты тогда сбежала в США?

Ирис сидела за столом, широко расставив ноги, и откусывала от бутерброда большие куски. Доев, она оперлась локтями о стол и уставилась в окно. Анна не видела ее лица, только жирные волосы, которые всегда были тоньше, чем у нее самой.

— Что ты имеешь в виду под словом «сбежала»?

— Ты не попрощалась, просто собрала сумку и уехала. Родители чуть с ума не сошли, когда узнали о твоей свадьбе, о которой их даже не известили. Мама звонила мне и вопила в трубку. Разумеется, она решила, что виновата в твоем побеге я, хотя я уже давно жила отдельно.

Ирис расхохоталась, показав желтые зубы. «Она и сама похожа на лошадь», — подумала Анна.

— Меня достали все эти ограничения. Черт возьми, да я и пальцем не могла пошевелить без мамочкиного разрешения. Она мне шагу не давала ступить. А я хотела жить нормальной жизнью, быть такой же, как все.

— Да ладно, Ирис. Ты всегда была ее любимицей, и тебе это нравилось. Вот почему я сбежала. Я никогда и ни в чем не могла сравниться с тобой. Ты всегда была лучше.

— Сбежала. Ты сама это сказала, Анна. Видишь, ты была первой. Не я. И я тобой восхищалась. Ты осмелилась на поступок, и это вызывало у меня уважение. Родители не сильно переживали по поводу тебя. Они знали, ты справишься. А меня не отпускали даже в магазин за молоком. Боялись, что я умру по дороге. Никто не верил, что я способна жить самостоятельно. Наверное, потому я и сбежала. Чтобы доказать, что я ничем не хуже тебя. А еще потому, что мне понравились лошади того парня. Больше от него никакой пользы не было, так что вы ничего не потеряли, не приехав на нашу свадьбу.

Анна растерялась. Все детство, когда ее постоянно сравнивали с сестрой, вдруг превратилось в какой-то нелепый фарс. Маскарад. Оказывается, Ирис всегда завидовала ей, красивой и здоровой, которая, не спросив разрешения, сбежала из дому, чтобы жить так, как ей хочется. Ирис призналась, что пыталась стать такой, как Анна. А еще завидовала близости Анны с отцом.