– И не забудь настоять на моей непорочной репутации, – бросил в спину Гюнтеру Вадим, – Встречается реже, чем непорочное зачатие, он должен оценить…

Оба видели, с каким наивным интересом выслушивает трактирщик детектива. Энергично кивал, поддакивал, таращился на притихших посетителей. Начал давать пространное «интервью», производя витиеватые пассы пухлыми руками. Гюнтер явно рассказал больше, чем был уполномочен.

– Гюнтер в курсе того, что происходит? – тихо спросил Вадим.

– Не-е, – решительно отверг Фельдман, погружая нос в пену (пиво с рассветом, после убийства – это, конечно… убийственно), – Много будет знать – мало не покажется. Но Гюнтер, между нами говоря, башковитый парень. Может додумать, а, учитывая его уродливое воображение, он может додумать совсем не то.

– Не понимаю, зачем мы сюда приехали, – раздраженно бросил Вадим.

– Я тоже, – простодушно признался Павел, – Но иногда имеет смысл прислушаться к внутренним голосам. Ты понимаешь, о чем я. Думать надо головой, прислушиваться к сердцу, чуять задницей.

– А где была твоя задница, когда появился господин Коваленич? – ехидно осведомился Вадим.

– Неправда, – возразил Фельдман, – Опасность моя задница почуяла исправно, просто она ошиблась в определении места и времени. Смотри, становится интересно…

Из задней двери за стойкой трактирщика появилась худая заспанная девушка в скромном платьишке. Заразительно зевнула, забавно взъерошила волосы. Кабатчик, не отвлекаясь от «интервью», что-то бросил ей раздраженно. Девчушка показала озорной язычок, убежала.

– Плохо… – расстроился Фельдман.

– Ты жене своей доверяешь? – покосился на него Вадим.

– А при чем тут жена? – не понял Павел, – Ну, в принципе, доверяю. Пока ничего из дома не пропало.

– Удивительно устроен мир, друзья, – возвестил Гюнтер, возвращаясь к столу, – В нем люди пересекаются, как нитки пряжи в кофте. Приятная фрау Мюллер на колонке – племянница любезного Клауса, они проживают в одном доме, только в разных секциях. Он так расхваливал свою племянницу, так ей сочувствовал, женщина такой сложной судьбы… – и вновь физиономия охотника за собачками обрастала романтическим флером.

– Что-то мне не хочется второй раз встречаться с этой глаукомой, – пробормотал Фельдман.

– Но дело в другом, – продолжал Гюнтер, – Ты не все мне рассказал, Павел. Придется поделиться некоторыми секретами. Клаус согласен оставить на пару часов заведение – здесь не слишком большой наплыв посетителей, внучка справится – и познакомить нас с несколькими местными жителями, у которых прекрасная память и серьезный возраст.

Павел скептически сморщился. При этом он ухитрился радушно улыбнуться не теряющему бдительности Клаусу.

– Встречное предложение, Гюнтер. Я думаю, нам незачем таскаться всей гурьбой по местным пенсионерам. Свою работу ты сделаешь, а мы вашего варварского языка все равно не понимаем. Будь на связи, хорошо? На машину мы не покушаемся…

В низинах нелюдимого местечка по-прежнему царствовал туман. Опутывал кустарники, стелился по залежам бурелома, растекался жидким киселем по редким полянам и пролысинам голой земли. Очевидно, он всегда был здесь – в той или иной мере – как черный прошлогодний снег в глубоких оврагах сибирской тайги, не желающий таять под слоем валежника, благополучно переживающий короткое лето и триумфально встречающий новые снегопады. Они отдалились от деревни, сошли с проселочной дороги, убедившись, что никто их не преследует. Местные жители в сомнительные края не ходили, и Клаус сильно удивился, когда узнал, что гости желают совершить небольшую познавательную прогулку… Аура в этой глуши была действительно не очень. Давило грудь, овладевало беспокойство, временами граничащее с паникой. Расступились криворукие деревья, показались руины замка Валленхайм…

– Мрачновато здесь, – изрек непререкаемую истину Фельдман.

Сердце билось с нарастанием. Неужели это то, о чем рассказывала под гипнозом внучка Белоярского? Все на месте: остатки прямоугольной башни в углу крыши, стены еще десятилетия назад пришли в негодность, в дырах колосится чертополох. Все заброшено, люди сюда не ходят, никому нет дела до этой угрюмой древности. Возможно, она не представляет исторической ценности: кто такой для потомков малоизвестный барон фон Ледендорф?

Когда-то к замку вела дорога, теперь она полностью заросла бурьяном, можно было лишь гадать о ее ориентации в пространстве. Лес вплотную подступал к замку, штурмовал подходы, забирался в многочисленные дыры, в оконные проемы. Дожди, ветра, время – методично разрушали каменную глыбу. Он чувствовал, как в голове происходят подозрительные процессы, включился участок мозга, ответственный за странные видения, шевелились волосы на загривке… Он стоял у разбитого вдребезги крыльца, смотрел на раскрошенную стену, на просевшую лестницу в глубине мглистого проема, страшно боялся перейти заваленную битым камнем грань…

И вновь разверзались глубины подсознания. Растворился в чистом воздухе озадаченно ковыряющий в носу Фельдман, посыпались разноцветные «пиксели». Лучше не стоять во всем этом! Он сделал шаг назад. Поздно. Яркие образы – кровь на рукаве, черные тени в низко надвинутых капюшонах, повелитель страха, дирижирующий своим оркестром на заднем плане – он всего лишь большое продолговатое пятно. Молодая женщина, сидящая на краю тахты, папка на коленях, белый лист, она сомкнула колени, старательно что-то штрихует. Сейчас появится кровавый убийца, она поднимет голову… Видение цеплялось за мозг с настораживающей регулярностью. Зачем оно это делало?

– Ау, растение? – крикнул в ухо Фельдман. Встряхнул его, словно пыльный коврик.

Все ушло. Осталась серая глыба, не представляющая исторической ценности, возмущенная, немного испуганная физиономия Фельдмана. Махровая туча над головой, способная учинить небольшое, но очень мокрое светопреставление.

– Не понимаю я многого, – пожаловался Вадим.

– Я тоже, знаешь ли, многого не понимаю, – раздраженно сплюнул Фельдман, – Будем перечислять? Не понимаю, почему пачкаются полотенца, если ими вытирают только чистые руки; почему пятью пять – двадцать пять, шестью шесть – тридцать шесть, а семью семь – не сорок семь. Да я вообще ничего, как выясняется, не понимаю! Пошли отсюда.

– Уже? – удивился Вадим.

– Пока целые, – огрызнулся Павел, – Внутри опасно – шагу не ступить, чтобы не сломать себе шею. Будем ждать явления Гюнтера.

– А где мы будем его ждать? – тупо спросил Вадим.

– Кажется, знаю, – щелкнул пальцами Павел, – Есть тут к востоку еще одно приятное местечко…

На деревенском кладбище было еще неуютнее. Обширная поляна, ограниченная с запада пахучим болотом, с других сторон – каким-то мрачным сказочным лесом, состоящим из старых буков и осин. Царила пугающая тишь, туча проплыла мимо кладбища, не зацепив дождем. Застыли листья на ветвях, не колыхалась трава. Обмерла ворона на ветке, только следила напряженно за пришельцами бусинкой глаза. Павел с Вадимом медленно бродили по заросшим сорняками дорожкам, мимо того, что когда-то называлось надгробными памятниками и прочей кладбищенской атрибутикой, мимо просевших могил, скособоченных и обросших сохлой грязью склепов. Южная часть сельского погоста продолжала использоваться по прямому назначению, носила местами ухоженный характер. На северной, особенно в лесу, все было заброшено, забыто и попросту пугало. Здесь стоило ходить с особой осторожностью, чтобы не рухнуть в объятия какого-нибудь «исторического» мертвеца.