Хотя, по правде говоря, ничего из того, что я слышал о христианских Небесах, не говорило, что в их распоряжении имеются такие радости.

Беокка вытащил нас в тот день из «Двух журавлей». Я заметил, что он тайком взглянул на потолочные балки и, казалось, был потрясен количеством зарубок на них. Но он ничего об этом не сказал, а просто повел нас во дворец, где мы отдали привратнику свои мечи. Рагнару велели подождать во дворе, а меня Беокка провел прямо в рабочий кабинет Альфреда.

Эта маленькая комнатушка представляла собой часть римского здания, являвшегося сердцем винтанкестерского дворца. Я и раньше бывал здесь, поэтому меня не удивили ни скудная меблировка, ни кучи пергамента, свалившиеся с широкого подоконника. Каменные стены были выбелены, что делало комнату светлой, хотя Альфред почему-то держал в углу дюжину зажженных свечей. На каждой свече виднелись глубокие линии, на расстоянии примерно большого пальца друг от друга. Свечи явно служили не для освещения, потому что лучи осеннего солнца просачивались сквозь большое окно. Мне не хотелось спрашивать, для какой цели они тут нужны — может, Альфред сам расскажет об этом. Я просто предположил, что каждая свеча поставлена в честь одного святого, которому он молился за последние несколько дней, а каждая линия означает грех, который следует сжечь. Альфред очень хорошо запоминал все грехи… Особенно мои.

Король был одет в коричневый балахон, делавший его похожим на монаха. Его руки, как и руки Беокки, были перепачканы чернилами. Он выглядел бледным и больным. Я слышал, что его снова жестоко донимают боли в животе, и время от времени он вздрагивал, словно кто-то колол его в брюхо. Однако Альфред приветствовал меня достаточно тепло:

— Господин Утред. Полагаю, ты в добром здравии?

— Так и есть, мой господин, — ответил я, стоя на коленях. — Надеюсь, и ты тоже?

— Бог посылает мне страдания. В них есть некая цель, поэтому я должен радоваться этому. Ярл Рагнар с тобой?

— Он ждет снаружи, мой господин.

— Хорошо, — кивнул Альфред. — Встань, пожалуйста.

Я стоял в единственном свободном уголке, остававшемся в этой маленькой комнатушке. Загадочные свечи занимали много места, да еще Беокка устроился у стены рядом с великаном Стеапой. Я удивился, увидев этого человека. Альфред благоволил к умным людям, а Стеапу едва ли можно было назвать таковым. Он родился рабом, потом стал воином и, по правде говоря, мало на что годился, кроме поглощения эля и истребления врагов короля. Однако, следует признать, там и там ему просто не было равных.

А теперь Стеапа стоял за высоким письменным столом короля, донельзя смущенный, будто сомневался, уж не по ошибке ли его сюда позвали.

Я думал, что Альфред спросит о моих злоключениях, потому что король любил слушать истории о далеких местах и незнакомых людях, но он даже не коснулся этой темы. Вместо этого Альфред спросил, какого я мнения о Гутреде. Я ответил, что он мне нравится. Это, похоже, удивило короля.

— Гутред тебе нравится, несмотря на то что он с тобой сделал?

— У него не было особого выбора, мой господин, — возразил я. — Я сказал ему, что король должен быть безжалостным, чтобы защитить свое королевство.

— Вот как? — Альфред с сомнением смотрел на меня.

— Если бы мы, простые люди, ожидали благодарности от королей, мой господин, — проговорил я с самым серьезным выражением лица, — то пребывали бы в вечном разочаровании.

Он сурово посмотрел на меня, а потом разразился смехом, что с ним случалось чрезвычайно редко.

— Я скучал по тебе, Утред, — сказал Альфред. — Ты единственный человек, который осмеливается быть дерзким со мной.

— Он не хотел дерзить, мой господин, — обеспокоенно произнес Беокка.

— Разумеется, хотел, — возразил Альфред. Он подвинул несколько пергаментов на подоконнике и сел. — Что ты думаешь о моих свечах? — спросил меня король.

— Я считаю, мой господин, что от свечей больше толку ночью.

— Я пытаюсь создать часы.

— Часы? Зачем?

— Чтобы отмечать ход времени.

— Смотри на солнце, мой господин, — посоветовал я, — а ночью — на звезды.

— Не все умеют видеть сквозь облака, — ядовито заметил Альфред. — Каждая отметка на свече должна означать один час. Если я смогу найти свечу, которая сгорает ровно за двадцать четыре часа, что проходят между полуднем и полуночью, тогда я всегда буду знать, который сейчас час, верно?

— Да, мой господин, — ответил я.

— Следует тратить свое время с толком, — продолжал король, — а для этого сперва нужно выяснить, сколько именно его у нас в запасе. Так?

— Да, мой господин, — ответил я с нескрываемой скукой.

Альфред вздохнул, просмотрел пергаменты и нашел среди них один с огромной печатью из тошнотворно-зеленого воска.

— Это послание от короля Гутреда, — сказал он. — Он просит моего совета, и я не против дать ему совет. Для чего и отправляю в Эофервик посольство. Отец Беокка согласился стать моим голосом.

— Это честь для меня, мой господин, — со счастливым видом проговорил Беокка. — Огромная честь.

— И отец Беокка доставит королю Гутреду драгоценные дары, — продолжал Альфред, — дары, которые следует защищать. А стало быть, необходим эскорт из воинов. Я подумал, что, может быть, ты позаботишься о такой защите, господин Утред? Вместе со Стеапой?

— Да, мой господин, — ответил я, на сей раз с энтузиазмом, потому что только и грезил, что о Гизеле, а она находилась в Эофервике.

— Но ты понимаешь, — сказал Альфред, — что главным будет отец Беокка. Он мой посол, и тебе придется во всем подчиняться его приказам. Это понятно?

— Еще как, мой господин, — ответил я.

По правде говоря, я теперь вовсе не был обязан исполнять поручения Альфреда. Я больше не был связан с ним клятвой, я не был восточным саксом, но он посылал меня туда, куда я и сам хотел отправиться, поэтому не стал ничего говорить королю про обет верности.

Однако он и сам об этом вспомнил.

— Вы — все трое — вернетесь до Рождества, чтобы доложить о результатах вашего посольства, — сказал король. — И если вы не поклянетесь в этом, — теперь он смотрел на меня, — не поклянетесь быть моими людьми, я не позволю вам туда отправиться.

— Тебе нужна моя клятва? — спросил я.

— Я настаиваю на этом, господин Утред, — ответил он.

Я заколебался, очень уж мне не хотелось снова становиться человеком Альфреда. Однако я чувствовал, что за этим так называемым посольством стоит нечто большее, вряд ли дело ограничится одним только советом. Если Альфред хочет дать Гутреду совет, почему он не напишет письмо? Или не пошлет полдюжины священников, от болтовни которых у Гутреда устанут уши? Однако Альфред отправлял Стеапу и меня, а мы с ним, по правде говоря, годились для единственной цели — драки. Да и Беокка, хотя он, без сомнения, и был хорошим человеком, едва ли подходил на роль посла.