И как раз на крайней северной оконечности длинного невидимого фронта инициатива и персональное вмешательство Канариса привели к экспансии войны, повлекшей за собой оккупацию Дании и Норвегии.

Оглядываясь на его деятельность в этом направлении и обозревая все его неуверенные шаги в этом организованном, целенаправленном строю, можно сделать вывод, что это для него тоже было игрой. И в этой игре, ведущейся в подлинно историческом масштабе, столкнулись два игрока, величайшие из всех когда-либо бывших, – Уинстон Черчилль и Вильгельм Канарис.

Первый ход сделал Черчилль, который вошел в военный кабинет министров 4 сентября 1939 года. Он прибыл в свой прежний кабинет в Адмиралтействе, который «оставил с болью и печалью» почти четверть века назад, вернулся полным дурных предчувствий и опасений; он боялся, что подводные лодки с помощью секретных агентов смогут заправляться горючим в непосещаемых бухтах и фьордах Западной Ирландии, беспокоился о недостаточно защищенном Скапа-Флоу и был озабочен нехваткой эсминцев. Но больше всего его тревожила проблема Норвегии как запасного выхода, через который, выражаясь его словами, боевые единицы германского флота «смогут связываться с внешними морями, пагубно нарушая нашу блокаду… под щитом нейтралитета».

Поставив эту проблему в верхний ряд своей повестки дня, он рассчитывал разрешить ее твердо и решительно, вспоминая прецедент Первой мировой войны, когда, по его словам, «британское и американское правительства без колебаний минировали «проходы», как назывались эти защищенные [норвежские] воды».

Хотя это заявление было ложным, так как ни один из флотов Антанты не устанавливал в годы Первой мировой войны мин в норвежских территориальных водах, Черчилль энергично пробивал эту идею как в кабинете (где предложение было встречено прохладно), так и в Адмиралтействе (где штаб ВМФ с энтузиазмом воспринял инициативу первого лорда). Впервые он высказал идею на заседании кабинета, затем официально внес ее в письменном виде 29 сентября, безотносительно к возможным рискованным последствиям и международным осложнениям, которые могла бы повлечь эта «крутая мера».

Через день или два после того, как Черчилль внес в военный кабинет свой меморандум, адмирал Канарис, по-видимому, узнал, выражаясь его словами, о «намерении Великобритании нарушить территориальную целостность Норвегии». Эту информацию можно отнести к числу самых ценных сведений, добытых абвером, и расценивать как свидетельство того, что кому-то удалось проникнуть в высшие эшелоны власти, в кабинет его величества, и получить доступ к конфиденциальным материалам, обсуждаемым в обстановке строжайшей секретности только в зале заседаний кабинета или в личном кабинете Черчилля в Адмиралтействе.

Был ли шпион? Основывались ли сведения Канариса на надежных разведывательных данных? Или он предугадал план Черчилля, предусматривающий превентивную оккупацию Норвегии?

Независимо от того, достоверно ли знал его источник о действительных планах Черчилля, он обеспечил Канариса разведывательными данными в тот самый момент, когда новый первый лорд Адмиралтейства выдвинул это неоднозначное предложение. Информация поступила к Канарису от человека, которого он считал хорошо информированным и заслуживающим доверия, – от Германа Кемпфа, резидента абвера в Норвегии, работавшего под крышей судоходной компании и имевшего связи в военных и флотских кругах Норвегии.

По-видимому, между 19 и 22 сентября проблема «проходов» была затронута Эриком Андреасом Колбаном, норвежским посланником в Лондоне, которому весьма доверяли на Уайтхолл, считая его другом Великобритании. Именно из его дипломатического донесения, содержащего эту неофициальную информацию и отправленного в норвежский МИД, люди Кемпфа узнали о планах Черчилля.

Ничто в донесении Кемпфа не указывало на то, что он считал эти сведения важными или срочными. Но тогда же из Стокгольма пришло сообщение, что сотрудник Адмиралтейства заявил, что «рано или поздно» Великобритания будет добиваться «разрешения установить мины в территориальных водах к северу от Бергена» и использовать «некоторые бухты в Южной Норвегии в качестве вспомогательных баз».

Получив эти сведения, Канарис развил столь бешеную активность, как никогда с начала войны. Он счел информацию достаточной для того, чтобы принять решение во что бы то ни стало помешать вторжению англичан.

Несмотря на свою явную антипатию к адмиралу Эриху Рёдеру, командующему флотом, Канарис прибыл к нему и сообщил, что имеются «достоверные свидетельства», указывающие, что «англичане намерены создать плацдарм в Норвегии». Рёдер был поражен визитом Канариса, и не только из-за доставленных сведений. «Доклад руководителя абвера, – писал он в мемуарах, – был признан чрезвычайно важным в первую очередь потому, что был доставлен им лично, что делалось лишь в исключительных случаях».

Рёдер был настолько потрясен доставленной информацией и так заинтересовался идеей Канариса обойти англичан в этой гонке за обладание Норвегией, что дважды, 3 и 10 октября докладывал об этом Гитлеру, который так и не выразил интереса к этим планам.

Черчилль продолжал «бить в одну точку при каждой возможности», тогда как Канарис столь же неустанно проводил свою линию в двух направлениях. Искусно уступив адмиралу Рёдеру политическое и стратегическое участие в норвежской затее, он мобилизовал абвер на проведение рекогносцировки страны вплоть до самого маленького фьорда и последней лыжни.

Это был тщательно разработанный проект, в котором была задействована вся обширная шпионская сеть. Гамбургским отделением, ответственным за техническое обеспечение операций, был создан подотдел в Фленсбурге, неподалеку от датской границы, и резидентура под крышей германского представительства в Осло. Два ведущих специалиста абвера по Скандинавии, майоры Э. Прук и Беннеке, были отправлены в Норвегию для работы с Германом Кемпфом, чей доклад дал старт всей этой суматохе[83].

В последующий период только абвер всерьез относился к планам вторжения в Данию и Норвегию и добросовестно трудился над его подготовкой. Прошли октябрь и ноябрь, но Гитлер не выказывал ни малейшего интереса к этой идее, несмотря на громогласные заверения адмирала Рёдера в том, что захват Норвегии даст Германии решающие стратегические преимущества в войне с Британией.

Отношение фюрера к плану изменилось в декабре, когда в Берлин прибыл майор Квислинг, чтобы попытаться повлиять на Гитлера. В ходе трех длительных бесед норвежский заговорщик представил фюреру «решающие доказательства» наличия соглашения de facto между Великобританией и Норвегией о том, что последняя «под давлением» молчаливо согласилась на «оккупацию» страны в целях закрытия этой прорехи в английской блокаде.

«Доказательства» Квислинга (полученные, как он заявил Гитлеру, от тайных сторонников в высших сферах, включая «офицера из ближайшего окружения короля») явно потрясли фюрера. Когда Квислинг, перед тем как попрощаться, цветисто спросил его: «Можем ли мы надеяться, что вы поможете нам спасти нашу страну от англичан и евреев?» – Гитлер неопределенно ответил: «Я помогу вам, майор Квислинг, но таким способом, который сохранит нейтралитет Норвегии»[84].