— Да, но…

— Ну, да-да, конечно, ха-ха, конечно, эта область бизнеса сейчас перенасыщена… А что сказали Блоккрафты, на Бат-стрит? Попробуй обратиться к ним. Спроси мистера Гранта и добавь, что тебя послал я… — Оба они поднялись с диванчика. — Кроме этого, как видишь, я сделать для тебя ничего не могу.

— Да, — сказал Toy. — Спасибо вам большое.

Он улыбнулся. Улыбка, наверное, вышла горькой? Горечь Toy чувствовал. Мистер Таллох проводил его до лестницы и, устало улыбнувшись, неожиданно крепко пожал руку:

— До свидания. Мне очень жаль.

Toy заторопился на скучную улицу, раздавленный и униженный. Его больно кольнуло воспоминание, что мистер Таллох ни разу не спросил про его отца.

Через неделю Toy с отцом посетили седоусого директора Уайтхиллской школы. Приветливо глядя на них из-за письменного стола, он сказал:

— Мистер Toy, у Дункана необычайно развито воображение. Несомненный талант. Но вещи он видит, к несчастью по-своему. Я говорю «к несчастью», — продолжал он с улыбкой, — поскольку из-за этого таким копушам-посредственностям, как мы с вами, труднее ему помогать. Вы согласны?

Мистер Toy рассмеялся:

— Разумеется, согласен. Но мы тем не менее должны постараться.

— Но мы тем не менее должны постараться. Думаю, для Дункана больше всего подойдет такое занятие, где особой ответственности не требуется, а свободного времени хоть отбавляй: тогда он сможет вволю развивать свои таланты. Я вижу его в должности библиотекаря. Он знает толк в книгах. Вполне представляю его библиотекарем в каком-нибудь маленьком городке в горах вроде Обана или Форт-Уильяма. Как вы на это смотрите, мистер Toy?

— На мой взгляд, мистер Макьюэн, идея весьма удачная. Но насколько она осуществима?

— Осуществима. Для поступления в библиотеку необходимо иметь два высших и два средних балла. Высшие баллы по изобразительному искусству и английскому, а также средний балл по истории Дункану гарантированы. Остается математика, результаты по которой еще не объявлены. Как по-вашему, он с ней справился?

— Как, Дункан? — повернулся к сыну мистер Toy.

Слушая уверенные веские голоса, всерьез обсуждавшие его будущее, Toy замер в оцепенении перед его неотвратимостью и не сразу заметил, что к нему обращаются.

— По математике я провалился.

— Почему ты в этом уверен?

— Нужны отличные оценки по всем задачам, а я написал в основном чепуху.

— С какой стати после четырех лет обучения ты, с твоими способностями, пишешь чепуху?

— Из-за лени, наверное.

Директор вскинул брови:

— Неужто? Тогда проблема состоит в том, будешь ли ты продолжать лениться, если твой отец согласится на дополнительный год твоего пребывания в школе?

— Другими словами, Дункан, — вмешался мистер Toy, — готов ли ты потрудиться ради получения хорошего балла по математике, если мистер Макьюэн позволит тебе остаться в школе еще на год?

По лицу Toy, пока он размышлял над ответом, расплылась улыбка: он старался ее спрятать, но безуспешно. Директор тоже улыбнулся и пояснил мистеру Toy:

— Он предвкушает, сколько всего прочитает и нарисует за все то время, пока над ним практически не будет никакого контроля. Ведь так, Дункан?

— И может быть, я смогу еще посещать вечерние занятия в художественной школе.

Директор хлопнул рукой по столешнице и перегнулся через нее.

— Да! — сказал он серьезным тоном. — Год свободы! Но его нужно купить. Цена не очень-то высока, но ты готов ее заплатить? Ты искренне обещаешь отцу учиться как следует и подтянуться по тригонометрии, геометрии и алгебре? Ты пообещаешь присутствовать на уроках математики не только телом, но и умом?

Toy, опустив голову, пробормотал:

— Да, сэр.

— Ну хорошо. Мистер Toy, думаю, на слово вашего сына вы можете положиться.

На следующий день Toy, пересекая холл, столкнулся с учительницей математики. Торжествующе глядя на него, она спросила:

— Что с тобой случилось, Toy?

Toy растерянно молчал. Учительница улыбнулась:

— Ты всем встречным и поперечным докладывал, что провалился по математике?

— Да, мисс.

— Так вот, официальные результаты объявлены. Ты сдал экзамен. Поздравляю.

Toy уставился на нее в ужасе.

В конце недели Toy вошел в беломраморный вестибюль Митчелловской библиотеки. Он часто ходил сюда посмотреть факсимильные издания пророческих книг Блейка, и, когда тучный библиотекарь провел его по лестнице наверх, мирная атмосфера учености и предупредительности вызвала у него чувство облегчения. Было бы неплохо работать в таком месте. Toy провели к двери в конце коридора с мраморным полом в клетку и низким белым сводом. Комната была устлана коврами, на мраморной каминной полке стояла ваза с цветами, на столике у окна — вторая. За письменным столом седой человечек читал какую-то бумагу.

— Мистер Toy? — невнятно осведомился он. — Прошу вас, задитезь. Зейчаз я вами займузь.

Toy неловко сел. У человека отсутствовала правая щека, и потому лицо было перекошено. Правый глаз сместился ниже левого, и, когда человек мигал, а это случалось часто, веко его не прикрывало. Человек отложил документ и сказал:

— Итак, вы зобираетезь стать библиотекарем.

Язык у человека шевелился с трудом, и брызги слюны то и дело вылетали прямо на стол. Toy завороженно следил за ними, кивая и согласно хмыкая в нужные моменты.

— …график работы будет непременно зоставлен. Вы будете работать два вечера в неделю до половины девятого, зато будете звободны по утрам. В другие дни вы должны будете позещать вечерние курзы.

— Курсы чего? — выдавил из себя Toy.

— Зчетоводства и каталогизации. Зуществует незколько зистем каталогизации, каждая из которых предзташтяет зобой огромную область. Ежегодно вам предстоит здавать эгзамен для зоответствующего повышения, и по прошезтвии пяти лет вы получите квалификационное звидетельзтво, удозтоверяюшее, что вы дозтойны занять должнозть зтаршего библиотекаря в любой точке Зоединенного Королевзтва.

— О, замечательно, — слабым голосом проговорил Toy.

— Разумеется, замечательно. Даже везьма. Боюзь. однако, вам придется еще шезть недель подождать. Принять вас на злужбу имеет право только главный библиотекарь, который зейчас находится в Зоединенных Штатах Америки. Но он вернетзя через шезть недель, и тогда вы, безузловно, зможете призтупить к работе.

Выйдя из здания, Toy почувствовал в себе перемену. На все тело навалилась тяжесть, пульс замедлился, воздух загустевал в легких. Мысли текли вяло, неповоротливо. Дома за чаем он рассказал отцу о разговоре. Мистер Toy вздохнул с облегчением: