Мне было тридцать два. Я и тогда не чувствовал себя юношей, но сейчас-то, сейчас еще двадцать лет следует приплюсовать. Сколько получается? Хорошо, хорошо, без этих двух месяцев… Пятьдесят два. Почти пятьдесят два. Если еду в метро, спокойно сижу на скамейке, в стекло не гляжусь. Разве что иногда по привычке. И вот на тебе! Он, мой друг Амок, не забыл меня, навестил-таки…

Известно, что все проходит, но проходит не без следа. Я еще долго не мог очухаться. Еще пришлось подергаться. Идиотская женитьба на малознакомой грузинской женщине с древнегреческим именем. Подтверждением, что все, что произошло, действительно было, а не пригрезилось в кошмарном сне с грузинского похмелья, – моя дочь. Грузинская дочь. Ей теперь… Сколько же ей лет? Ну да, конечно, семнадцать. Если считать точно, как в аптеке, – семнадцать лет и девять дней. Значит, все-таки было венчание в тбилисской церкви, весь этот беспросветный сюр. Была и короткая жизнь в Москве в каких-то квартирах, которые я добывал и разменивал. Нет, жизнью это не назовешь. Это вообще никак не назовешь. Из области – не бывает.

Когда она захрипела, я опомнился, слава Богу, опомнился! Я душил ее, не из ревности – из ненависти. Эта, с древнегреческим именем, умудрилась за один год принести много зла. И не мне одному. Но я, слава Богу, опомнился и вышвырнул ее на улицу. Ночью. Следом и ее дорогую шубу, недавно приобретенную в комиссионке.

Сил нет вспоминать это. Да и не к месту. Прошлой, бессонной, когда искал в прошедшем аналоги теперешнему, – промахнул как ненужное. Не задержусь и сейчас.

Наутро после незавершенного пятого акта пьесы Шекспира оказался я в больнице без сознания. Ждали кровоизлияния. Но Бог спас. Кровь вышла на лицо – лицо было синего цвета. Пронесло.

В очередной раз я стал потенциальным женихом. Выпивающий алиментщик. Трое детей от двух бывших жен. Крохотная однокомнатная, где еще предстояло сделать ремонт. Пока же я опять спал на маминой раскладушке. Завидный женишок ожидал кого-то! Отличная партия, ничего не скажешь!

Нашлась дура. Умная женщина, а дура, эта, моя третья, которая рискнула… Первые восемь лет жизни в нашем доме, который она создала, прошли быстро. Впервые у меня был дом, где любили бывать мои друзья, я мог спокойно заниматься своей работой и еще умудрялся пить в придачу.

Через день, через два на третий, уж раз в неделю обязательно. Она на перекидном календаре рисовала рюмки. Для точности, чтобы не забыть. Я злился, но считала она лучше меня. Когда я балдел, пускался в воспоминания. Вспоминал пачку, реже секретаршу и пьяно молол что-то про некую артистку, которая даже не глядела в мою сторону…

Ох, друг ты мой единственный, прости меня, если можешь. Сам бы, наверное, не простил. Простила ли ты до конца? Не знаю… Если когда-нибудь прочтешь этот бред (чего не бывает в жизни?), прими мое спасибо тебе. Жена всегда давала мне чувство стабильности и покоя. Одним пребыванием рядом – гнала страхи, давала силы дышать ровно.

Ну что рядом с этим смешные движения с одинаковым, одинаковым во всех случаях концом, последним вздрагиванием и вытеканием чего-то липкого? Тогда почему же, почему мы так зависим от этого?!

Да потому что, когда ты с ней, с самой желанной, когда орешь животным криком и готов умереть в ту минуту от счастья, так не думаешь! В этот счастливый миг вообще не думаешь, тебя самого просто нет. Есть вы двое.

Ее звали… Да наплевать, как ее звали! Она была артисткой. Она не могла не возникнуть в моей жизни. Рано или поздно. Такая, как она, у такого, как я. Напомню: двойная жизнь для таких, как я, губительна. И я стал крушить…

Две недели, всего две недели с актрисой под одной крышей разбили все мои иллюзии о возможной гармонии: чтобы и любовница, и друг, и хозяйка, а еще бы и мать в придачу. А я вроде как ее сын или она моя дочь… Смех!

Мы разбежались. Поколебались и разбежались. Я был прощен и вернулся в Дом.

«Финал! – думал я. – Это нужно было пройти. Вроде прививки, противоядия в моей семейной жизни. Все. Никаких страстей. Тебе не написано на роду. Уже сорок четыре. Пора, мой друг, и точка».

Я даже бросил пить. Я исключил все. Ну, почти все. «Почти» случалось крайне редко, почти не случалось.

Я стал работать как бешеный, я жил работой, я жил с работой, можно сказать, занимался с ней любовью, считал каждую новую свою работу наградой за предыдущую.

Когда я болел, а это бывало все чаще, жена лечила меня или навещала в больницах. Жигуленок моего товарища влетел в лобовой удар на шоссе. Мы все остались живы. Друг сказал: «Значит, ты еще не достиг истины». А в чем она, истина?

Может, как раз в том, что жена всегда была рядом со мной? Слава богу, не в машине, от которой остался кусок железа, а в больнице, где меня склеивали, где я заново учился двигать ногами!

Конечно, и она сама говорила, что уже не любит меня, как до истории с артисткой. Понятно. Она, ревнивая до безобразия, теперь даже стала меньше меня допекать за воображаемые измены.

Я не верю гороскопам. Однако я – Весы, она – Козерог. Сочетание, не сулившее нам безмятежной жизни. Опять же, каждый человек – мир. Почти герметичный. Умирает-то каждый в одиночку, и Амок у каждого свой собственный. Амоки между собой не дружат.

Мы с женой не исключение из этого распорядка вещей. Она – Козерог – часто взрывается на пустом месте. Я говорю ей: «Не женственно. Успокойся. Не идет это тебе. Что за характер!» Про свой промолчу. Весы. Типичные Весы.

Дело у нас часто доходило до ссор. С криком, даже с матом, стены тряслись. Я потом говорил: «Соседей стыдно…» А главное, из-за чего? В том-то и дело, что через час мы оба не помнили. Не было причины. Так, взрыв, скандал, и все, отходим. Быстро отходим. Оба. Весь тарарам ни из-за чего.

Но если мозгами пошевелить, что-то там есть, какая-то причина, причина всегда есть. Только вот до ума не доводим. Боимся.

… В июне я заканчиваю очередную работу, и в субботу захотелось за город. Позвонил друзьям. Они пригласили на дачу. Настроение у меня было превосходное. Дела шли хорошо, работа задалась, жена в последнее время тоже веселая, ни одной ссоры.

Когда звонил, трубку взяла дочка моих друзей. О чем-то пошутила по телефону. Ей-то чего не шутить. Молодая, 29 лет. Нет, в начале июня, в ту субботу ей было еще 28. Если опять начинаешь считать, бухгалтер, – точно считай. Хорошо – 28. Без двух недель 29. Почти 29. Еду я к ним на такси и думаю: что-то сегодня хорошее должно случиться, необычное. И в груди замерло, однако не испугался, а, напротив, повеселел, как в молодости бывало. Азарт какой-то во мне появился, я даже голову в окно высунул и ветру подставил.

Почему я решил, что что-то у меня должно случиться сегодня и случиться с ней? Не знаю. Богом клянусь – не знаю. Не было никаких к тому оснований. А произошло враз, вмиг. Как будто нам обоим кто-то внушил, а мы легко подчинились. Другого объяснения нет. Она и я? Я и она?

Расскажи мне кто-нибудь такое раньше, я бы ему в лицо рассмеялся.