Филипп успокоился, сел с ногами в кресло, молча поднял рюмку коньяка, приветствуя меня. Я так же молча ответил. Закурили. И слушали музыку Брамса…

«Мне Брамса сыграют, я вздрогну, я сдамся…» – закрутилась у меня строчка Пастернака… Одна… Ни предыдущей, ни последующей… Одна. Одна-единственная… Я взглянул на Филиппа… Он сидел с ногами в вертящемся желтом кресле своего кабинета и слушал музыку, пропускал ее через себя, проживая ее… всем существом своим… иногда взглядом пытался передать мне свои эмоции… включить меня в свой мир…

«Очень он постарел… – подумал я. – Мы с ним почти ровесники… Хотя нет, он года на два меня старше…»

Вдруг Филиппа буквально выбросило из кресла.

– Вот сейчас – Кремер! Слушай, душой слушай!

И действительно, как будто за какой-то неведомый нерв в сердце дернуло… Сразу слезы в глаза…

Филипп беззвучно рассмеялся и показал мне свою обнаженную по локоть руку: крупные мурашки возникли на моих глазах на его худой, покрытой белыми волосками руке… И волоски встали дыбом… Мы оба рассмеялись уже вслух. Довольный Филипп наполнил рюмки коньяком, подбежал к проигрывателю, выключил… Опять в кресло, за рюмку.

– Ну, бойтен зал, плиз! – Закурил от предыдущей новую сигарету, повертелся в вертушке. – Ты прости меня, но, правда, это все важно… Потом поймешь, почему… Так вот, повезло мне с Меркуцио. Сыграл я его в театре у Николаева… Сыграл.

– Ты его очень хорошо играл, – сказал я. – Вся Москва бегала на тебя, а что с девчонками творилось…

– Да, вся Москва, вся Москва… – грустно произнес Филипп. – Именно, что вся Москва… Ты помнишь, я тогда с первой моей женой Ингой жил на Пятницкой, против Первой Образцовой типографии. Мама была жива. Инга дочку родила, и моя няня из Киева приехала Инге помогать. Квартирка была крохотная; три комнатенки малюсенькие, а нас стало пятеро…

– Почему пятеро? – спросил я.

– А ты не помнишь Францевну?

– Что-то смутно…

– Ну, еще когда отец был жив, мы студентами были, они с мамой наняли домрабу, старушку-польку, Викторию Францевну…

– А, вспоминаю. Она еще очень вкусные пирожки пекла.

– Точно! Молодец, вспомнил! Выпьем за них… Теперь никого… Ни отца, ни мамы, ни няни, ни Францевны, ни ее пирожков… Да… Вот такие пироги. Вот такие пирожки… Да, так вот, нас пятеро. Я работой занят по горло. Театр, кино, халтура… Инга еще училась в Строгановке, мама работала в Институте ветеринарных врачей, но, в общем-то, семья на мне… Вкалывал по-черному. Но не только из-за башлей – сам процесс мне нравился… Работа, слава богу, была, и не меньше, чем теперь, ее было. Кино, популярность – стало быть, концерты… Ну что я тебе рассказываю, по себе знаешь… Но главное – театр! И, конечно, Меркуцио! «Чума возьми семейства ваши оба!» – процитировал Филипп. – Нянька моя – баба Настя – теперь с дочкой моей Ленкой нянчилась. Инга училась, мама на работе, Францевна – у плиты… Так и жили. Хорошо жили, между прочим. Я молодой, у меня успех, популярность, вся жизнь впереди… А я молодой легкий был, помнишь! Куда все делось? Ну да ладно…

Вдруг однажды мне повестка в милицию… Думаю: что такое?

– Мам, – говорю, – мне тут повестка в районное отделение милиции. Что бы это могло означать?

Думали-гадали, повестку в руках вертели и решили так, что это из-за няньки, бабы Насти. Она-то ведь у нас без прописки жила… Являюсь в отделение. Даю дежурному мильтону повестку. Он куда-то с ней сходил, вернулся и говорит:

– Товарищ Соколов, будьте любезны в комнату номер четыре.

Очень вежливо сказал, доброжелательно.

Пошел я в комнату номер четыре. Там какой-то чин сидит. Когда я поздоровался, он из-за стола поднялся, улыбнулся, руку протянул.

– Здравствуйте, товарищ Соколов. Очень рад с вами познакомиться. Видал вас в кино. Жене моей очень понравился ваш новый фильм. Садитесь.

А повесточку мою в руках держит. Я сел и думаю: «Что такое, неужто из-за няньки меня сюда? Во всяком случае, хорошо, что я его жене понравился. Уже легче».

– Паспорт при вас? – спрашивает.

– При мне.

– Дайте, пожалуйста.

Дал. Чин паспорт мой долго разглядывал.

– Так, значит, Соколов Филипп Сергеевич. Русский. Вы комсомолец?

– Да.

– Пятницкая, – читает, – дом, квартира, – дальше читает. – Вы женаты, значит.

– Женат, – отвечаю.

– Инга Томасовна Соколова. Что за имя такое?

– Она эстонка. Обрусевшая эстонка.

– A-а… И дочка у вас, – посмотрел на запись в паспорте.

Ленку я к себе в паспорт вписал, чтобы, когда деньги получаешь, за бездетность не вычитали…

– Значит, дочка… И большая?

– Нет, маленькая, годик ей.

Ну, думаю, сейчас про няньку начнет… и, не дожидаясь, сам ему:

– Трудно с дочкой. Жена еще учится, мать работает, я с утра до ночи вкалываю в театре, и кино, и концерты…

Он говорит:

– Конечно-конечно. Ну, вы молодые – справитесь. А мамаша ваша помогает?

– Помогает, но она очень-очень занята на работе.

Помолчали. Он зачем-то на повестку взглянул, потом в паспорт. Снова повертел его в руках, потом вернул мне.

– Так, стало быть, вы, товарищ Соколов, вот что… У вас как со временем? Выходные бывают?

– Да, по понедельникам, но я и тогда работаю…

– Ну что это вы все работаете-работаете… Ведь и отдыхать когда-то надо.

– Надо, – говорю, – но что поделаешь. – А сам думаю: «Что это он про няньку ничего не говорит…»

– Филипп Сергеевич! – почему-то раздраженно начал он. – Вы ко мне в следующий понедельник обязательно зайдите. Мы с вами продолжим разговор.

– Простите, а в чем, собственно, дело, товарищ капитан?

– Филипп Сергеевич… – улыбнулся он. – Нет, вы не беспокойтесь, все в порядке. Но вы, пожалуйста, в понедельник все-таки зайдите, в одиннадцать утра.

– Зайти могу, товарищ капитан, но для какой цели, позвольте узнать?

– Вот зайдете и узнаете. Ладно? Значит, я вас жду. Обязательно жду. Если надо, повестку пришлю…

Пришел я к нему в понедельник в одиннадцать утра. Сам знаешь, с милицией лучше не связываться, особенно когда у тебя нянька из Киева без прописки живет. А любопытство меня все-таки мучает: в чем дело? Словом, пришел я в четвертый кабинет. Там чин, а с ним рядом какой-то в штатском. Капитан мой из-за стола вышел навстречу. Протягивает руку, улыбается.

– Здравствуйте, Филипп Сергеевич. Как поживаете? Знакомьтесь, это – Петр Иванович, Филипп Сергеевич. Ну, я вас оставлю, у меня дела…

И смылся мой капитан за дверь. Петр Иванович за его стол сел. Напротив – я. Он на меня поглядывает. Я – на него. Молчим.