— Не в числах дело. Дело в моделях. Вселенной управляют математические модели. Силу тяжести, теорию струн, теорию хаоса, квантовую механику — все можно выразить в виде уравнения. F=GMm/R2, например, — одно из основополагающих уравнений нашей Вселенной. Есть мнение, что, если нечто можно выразить уравнением, оно существует. Раз можно изобразить в виде уравнения обширное пустое трехмерное пространство, значит, такое пространство существует. Если сущность Господа — творчество, тогда, да, можно утверждать, что красивое уравнение выражает Божью мысль.

Он отвел глаза и улыбнулся собственным мыслям.

— В отличие от Лилы, у меня всегда были довольно примитивные вкусы. Я люблю историю о том, как однажды Харди пришел в больницу навестить Рамануджана и говорит: «Я сюда приехал на такси с номером 1729. Скучное число». На что Рамануджан ему отвечает: «Нет, это очень интересное число; это самое малое число, которым можно выразить сумму двух кубов двумя разными способами. — Помолчал и добавил: — Но вы сюда пришли не затем, чтобы заниматься математикой».

— А дневник Лилы, — осторожно поинтересовалась я. — Как он у вас оказался?

— Мне его дала Лила, в тот последний вечер, за ужином. У нее возникла новая идея — «озарение», как она сказала, — по поводу подходов к Гольдбаху, и ее интересовало мое мнение. Но я, как на грех, заявил, что сегодня — никакой математики. Хотелось хоть раз отложить работу и поговорить о других вещах, что касались нас двоих. Надо было решать насчет моего брака, определяться с нашими планами. И потом, я еще так мало знал о ней самой, о стольком хотел расспросить. В итоге она согласилась, но с условием, что я возьму дневник домой, просмотрю, а завтра мы все обсудим.

— И что же она рассказала о себе? — со жгучим интересом спросила я. — Что в тот вечер вы узнали о Лиле такого, чего не знали прежде?

— Я спросил о лучшем в ее жизни моменте.

— И что она?

— Рассказала, как вы вдвоем путешествовали по Европе.

— Паскаль в Париже, — улыбнулась я.

Он вопросительно взглянул на меня.

— Мечта у нее была такая, — пояснила я, — посетить могилу Паскаля. И в ту поездку эта мечта исполнилась. Ну и разволновалась же Лила! В жизни ее такой не видела.

— Нет, другое, — покачал головой Питер.

— Другое?

— Да, это было в Венеции. Вы путешествовали уже две недели, чистой одежды не осталось. Вас, по словам Лилы, грязная одежда не слишком заботила, вы к чему угодно могли приноровиться, для вас само путешествие, и даже несвежее белье, было одним большим приключением. Но у Лилы имелись свои привычки и правила, и ей было противно ходить в грязном. В тот день она долго разыскивала прачечную самообслуживания, но все без толку. А ночевали вы в общаге, человек двенадцать в одной комнате, мужчины, женщины, все вместе. Посреди ночи Лила вдруг проснулась и обнаружила, что ваша кровать пуста. Она решила, что вы пошли в туалет, но вас все не было. Тогда она забеспокоилась, вылезла из койки и пошла вас искать. Она бродила по коридорам и тихонько звала вас. Там было несколько отдельных номеров с запертыми дверями. Тревога ее росла, и Лила начала прикладывать ухо к этим дверям, прислушиваться — не там ли вы. А потом она услышала стук внизу. Не на шутку перепугавшись, она по темной лестнице спустилась в подвал. И увидела вас, а вы ее поначалу — нет. Горела только одна лампочка, вы стояли и крутили ручку допотопной ручной стиральной машины. Лила спросила, что вы такое делаете. «А на что это похоже?» — усмехнулись вы. Что ей запомнилось, так это выражение счастья на вашем лице, — посреди ночи, в холодном полутемном подвале вы, можно сказать, вручную стирали белье и радовались. А ведь Лила знала, что вы сами могли спокойно проходить в грязном и еще неделю, и две. Вы делали это для нее.

— Она так сказала?..

Венецию — да, помню. Даже смутно припоминаю ту общагу. Но полуночная стирка в подвале? Нет, полный провал в памяти. Удивительно, что Лила запомнила и что придавала этому такое значение.

— Да. Назвала лучшим моментом в своей жизни.

— Но это же такая чепуха! — воскликнула я.

— Для нее — нет.

— Спасибо, что рассказали.

На крыльце раздались шаги. Я выглянула в окно. Какой-то мальчишка кинул под дверь небольшой сверток и укатил на стареньком скрипучем велосипеде.

— Это Педро, — сказал Мак-Коннел. — Раз в месяц он привозит мне карандаши.

— Еще один вопрос, — снова заговорила я, когда скрип велосипеда стих.

— Гм-м?

Он принялся разглаживать наволочку на подушке. Я следила глазами за его рукой, за неторопливыми движениями пальцев по белой ткани. На краткий миг я словно перенеслась в другое место и в другое время, мне было дано заглянуть в самый сокровенный момент его жизни: я видела Мак-Коннела в гостиничном номере в заливе Хаф-Мун — вот он проводит рукой по наволочке, запоминая след, оставленный на подушке Лилиной головой.

Его голос вернул меня назад:

— Элли, где вы?

— Простите, задумалась…

— С вашей сестрой тоже такое бывало. Вдруг посреди разговора унесется мыслями неведомо куда. Я поначалу обижался, а потом она мне объяснила, что…

— …что она как будто зашла в другую комнату и так увлеклась, что не заметила, как дверь захлопнулась. И вывести ее из этого состояния можно было, только прикоснувшись к ней.

— Точно. Трону за плечо или возьму за руку — и она снова со мной и четко, ясно объясняет, о чем думала. А у меня всякий раз оставалось ощущение, что я исполнил диковинный фокус — одним касанием вернул Лилу из другого мира. Забавно, но я всегда считал, что такое под силу только мне. — Он помолчал. — Вы хотели о чем-то спросить?

— Почему вы вернули мне дневник?

— Я выучил наизусть каждую страницу. Зачем мне сам дневник, если каждая цифра, каждая закорючка намертво врезалась в память. А кроме того, я полагал, что он должен быть у вас.

— Я думала, дневник даст какой-нибудь ключ. Надеялась отыскать на его страницах разгадку того, что стряслось с Лилой. И ничего не нашла. Такое разочарование…

— Вы вернулись, потому что по-прежнему не уверены? Вы отправились домой, искали ответы и ничего не нашли. Но я рассказал все, что знал. Поверьте, я очень хотел бы помочь, да нечем. Уж простите.

Его взгляд застыл на моей шее. Он наклонился ко мне. На долю секунды я почувствовала скользнувшие по коже теплые пальцы. Неужели он хочет меня поцеловать? Что ж, пусть.

— Она здесь, — удивленно выдохнул Питер.

Ах, вот оно что. Он приподнял двумя пальцами кулончик с топазом, цепочка натянулась. Он разжал пальцы, камешек упал на место. Он снова прикоснулся к нему. Я заглянула ему в глаза, он был за тысячи километров отсюда.

Я вытащила из сумки журнал и протянула ему.

Питер непонимающе уставился на обложку.