Вуд постучал своим молотком по столу и объявил, что слушания временно приостановлены. Он предложил пригласить к Никсону врача, но тот ответил, что в этом нет необходимости. Этот крепкий парень только что вышел победителем из жестокой схватки с женщиной. Члены Комиссии посмеялись, а потом начали что-то тихо обсуждать. Я догадывался о сути переговоров: Марина подписала себе приговор. Она и подумать не могла, какую выгоду они смогут извлечь из этого инцидента, если он попадет в газеты. Мне стало дурно. Я приблизился к Ширли, но та отшатнулась от меня как от зачумленного. У меня перехватило дыхание.

— Что происходит, Ширли?

Она даже головы не повернула. Я собирался проявить настойчивость, но ее коллега смерила меня взглядом в стиле Аль Капоне. Что я наделал, черт возьми! А русская идиотка еще и подписала себе смертный приговор прямо перед Комиссией!

Я решил потихоньку выскользнуть из этого сумасшедшего дома и выкурить сигарету в главном холле, чтобы собраться с мыслями. Это было не слишком умно: едва полицейский закрыл за мной дверь зала заседаний, на меня набросились полдюжины коллег.

— Что там произошло? Кто кричал?

— Что сделала русская?

— Они ее подловили? Она созналась?

Я дал им выпустить пар и не спеша зажег сигарету. Что они все здесь делают, почему судьба Марины Андреевны Гусеевой их вдруг так озаботила? Ведь два предыдущих дня их здесь не было видно. Это я у них и спросил.

— Так с тех пор, как ты стал любимчиком КРАД, ты и газет не читаешь?

— Ты ошибаешься, Том, но Ал млеет лишь от чтения собственных баек…

Это было почти справедливо. Я уже дня два-три не просматривал опусы коллег, а следовало бы. Мне тут же сунули под нос несколько свежих передовиц. «Нью-Йорк Монинг Джорнел», «Вашингтон Геральд», «Дейли Миррор»…

А еще бульварные листки Хёрста, которые уже давно озвучивали бредовые идеи Маккарти. Все как один опубликовали на первой полосе фотографию Марины Андреевны Гусеевой в арестантской робе за решеткой камеры. Заголовки были красноречивы:

ФБР обвиняет русскую шпионку в убийстве агента ЦРУ.

Русская шпионка во главе сети коммунистического заговора?

Русская шпионка пять лет жила в Голливуде.

Русская шпионка причастна к краже ядерных секретов?

Я наскоро проглядел статьи. Бросалось в глаза подлинное имя Марины Андреевны Гусеевой с более или менее верной орфографией, смутный намек на Биробиджан, нагромождение предположений и полувранья о еврейской шпионской сети, а в заключение — ворох обещаний о будущих разоблачениях. О Марине писали, что она была любовницей Сталина и, возможно, убила его жену, что она занимала высокую должность в НКВД, что она злой гений шпионажа… А ФБР уже выследило всех, с кем Марина контактировала в Голливуде… Итак, меня обошли. Можно было забыть об эксклюзивном материале для «Нью-Йорк Пост». Теперь, когда ложные слухи уже распространились, излагать противоположную точку зрения было все равно что останавливать цунами с помощью песка и лопаты. Я вполне мог себе представить реакцию Сэма и Векслера там, в Нью-Йорке. Скорее всего, Вуд был ни при чем. На смертельных утечках информации и слухах специализировался Маккарти, а медиагруппа Хёрста предоставляла ему в этих грязных делах всю необходимую помощь. Уровень всех публикаций был примерно одинаковый: говорилось о «разоблачениях» Гарри Голда и Грингласса и о «еврейско-коммунистической шпионской сети». Для симметрии на второй странице располагалась фотография «голливудской десятки», накануне заключенной в федеральную тюрьму Эшланд, штат Кентукки. Читать и обсуждать все эту мерзость не стоило. Коллеги, если можно было их так назвать, с усмешкой ждали моей реакции. Я попытался кое-как от них отделаться. Нет, русская ни в чем не созналась. Она клялась, что не занималась шпионажем. Пока ее показания никак не были связаны с атомной бомбой. Я нахожу, что Комиссия слишком спешит. Но в жизни так всегда: каждый делает свои выводы.

Я старался говорить как можно более назидательно и скучно, чтобы заставить их разойтись. Все же я услыхал в свой адрес еще пару насмешек, а потом Том Кравиц — старейший журналист из старушки «Вашингтон Геральд» — протянул мне «Ред Ченнелс».

— А вот еще превосходное чтиво, Ал. Ты имена прочти. Может, свое найдешь. — Он заржал и дружески похлопал меня по плечу.

Даже сегодня мне досадно вспоминать, что в ту минуту я заметно запаниковал. «Ред Ченнелс» состряпала компания «Американский бизнес-консалтинг», где правили бал китайское лобби и ФБР, помешанные на борьбе с коммунизмом. Они шли за Маккарти без оглядки. Доносительство было их страстным увлечением. В отчете от 22 июня 1950 года они опубликовали список «красных», включавший сто пятьдесят одно имя. Сто пятьдесят одна судьба будет в ближайшее время безжалостно сломана. Я рисковал остаться и без работы, и без друзей. В списке мне попались Хеллман, Паркер, Дэшил Хэммет, Джон Гарфилд, Ник Рей, Джозеф Лоузи, Жюль Дассен — словом, почти треть Голливуда. Остальные люди из списка работали на телевидении, на радио, в театрах и газетах. «Ред Ченнелс» все же слегка отставал от времени: Марина там еще именовалась Марией Эпрон. Да и меня в списке не было. Уже хорошо. Но предостережение Сэма три часа назад уже сверлило мой мозг. Горячо, уже горячо, черт возьми!

— Ал? Ал Кёнигсман?

Я резко обернулся, словно у меня за спиной стояло чудовище. То была стенографистка — коллега Ширли, миниатюрная пятидесятилетняя женщина с копной темных волос на голове, которую она ежедневно приводила в порядок путем различных ухищрений и бигуди. Кинув осторожный взгляд на полицейского у дверей, она со смущенным видом раскрыла свою ладонь, и я увидел в ней записку.

— Это от Ширли.

Я быстро схватил листок и постарался выглядеть непринужденно.

— Спасибо за помощь.

— Не за что… Если вам это интересно, председатель Вуд объявил, что слушания возобновятся через пять минут.

— Еще раз спасибо.

Она повернулась, и кудряшки на ее голове запрыгали.

Я отошел подальше и прочел записку Ширли.

Про ужин сегодня забудь. Иди домой и сиди тихо. С телефонными звонками будь осторожен. И не пытайся мне звонить. Мы не знакомы. Записку уничтожь.

P.S. Твоя русская совсем спятила.

Вчера я бы посмеялся над Ширли с ее паранойей, но сегодня почувствовал, как сильно бьется мой пульс. Ширли что-то узнала. Может быть, к ней заявилось ФБР, допрашивали ее с пристрастием и задавали вопросы обо мне. Докопались до фальшивого разрешения на посещение тюрьмы. Делая вид, что я погружен в чтение «Ред Ченнелс», я осмотрел холл. Лишь в дальнем углу пара коллег что-то обсуждали. Легавых видно не было, кроме охраны у дверей. Не заметил я и людей в штатском, погруженных в чтение какой-нибудь «Дейли Миррор». Да и зачем им это, они ведь знают, где я, и могут спокойно дождаться моего выхода у машины. Я подошел к одной из огромных бронзовых пепельниц, раздавил в ней окурок и тут же зажег другую сигарету. Чиркнув спичкой, я самым естественным жестом поджег записку Ширли и зарыл пепел в песок. Пару секунд я колебался, вернуться ли мне в зал или сразу уйти. Я дорого бы дал за совет Лина. Однако паниковал я недолго. Чтобы успокоиться, я сделал шагов пятьдесят по холлу, а потом показал аккредитацию полицейским и вошел в зал. Там мне стало легче. Как раз в эту минуту открылась дверь в глубине зала, и полицейские ввели Марину. Она была так же растрепана и руками в наручниках придерживала бретельку платья, спрятанную под накинутую на плечи белую кофточку. Я быстро проскользнул на свое место, даже не посмотрев в сторону стенографисток. Вуд окинул меня самодовольно-брезгливым взглядом, будто наблюдал за крысой, прошмыгнувшей в зал заседаний.