– Можно здесь взять трубку?

Осборн кивнул. Том подошел к его столу, снял трубку и нажал на кнопку.

Глядя на лицо Тома, Ронни поняла, что ее опасения оправдались в полной мере: Кенни сообщил Тому плохую новость.

– Спасибо, Кенни. Пока.

Том повесил трубку, посмотрел в глаза Ронни и с усилием повернулся к Осборну.

– В желтую прессу попали фотографии, которые я видел вчера. Ну, ты понял какие. Завтра утром они появятся на первых страницах. – Рот его скривился. – Спасибо тебе за совет избегать встреч.

14 сентября

К началу церемонии похорон, то есть к четырем часам дня, фотографии появились буквально во всех изданиях. Даже на первой полосе солидной “Джексон дейли джорнэл” под заголовком “Разгадка смерти сенатора – адюльтер его жены?” появился мутный снимок, изображающий Тома и Ронни, целующихся взасос на автостоянке возле “Роббинс-инн”. На внутренних полосах помещались другие снимки, в том числе и значительно более откровенные.

А уж бульварные газетки старались вовсю. Снимки, которые полиция не могла назвать порнографическими лишь потому, что некоторые их части были скрыты под специальной черной плашкой, располагались на их страницах под шапками типа “Убийца ли Ронни?” и “Секс-скандал в сенате”.

Ронни узнала о всей глубине своего позора, как только появилась на пороге здания, где находился кабинет Дэна Осборна. Она держала под руку самого адвоката, а у подъезда их поджидал лимузин, готовый отвезти вдову в церковь. Едва увидев ее, репортеры принялись швырять ей в лицо газетные листы и требовать комментариев. Телохранители быстро оттеснили их, но Ронни успела увидеть больше чем достаточно.

Их с Томом любовь, выплеснутая на газетные страницы, была отвратительной и грязной. Обнаженные тела и сладостные поцелуи хороши, когда они скрыты от посторонних глаз, и омерзительны, если выставить их на всеобщее обозрение.

– Ронни, улыбочку!

– Ронни, детка, пусти слезу!

– Эй, Ронни, а с президентом слабо? Или с губернатором?

– Правда, что мы тебя скоро в “Плейбое” увидим?

– Ронни, а ты убила его?

Идиотские, наглые вопросы летели со всех сторон. Даже когда они с адвокатом захлопнули за собой дверцы лимузина, репортеры тут же облепили машину, прикладывая к стеклам объективы фотоаппаратов.

Еще ночью Ронни с ужасом осознала, что сделалась притчей во языцех, что ее имя в одночасье стало нарицательным обозначением падшей женщины, и в глазах обывателей Донна Раис и Дженнифер Флауэрс по сравнению с ней чуть ли не святые.

Унижение сломало ее, тем более что она чувствовала его глубочайшую несправедливость. И тем не менее она вышла из лимузина с гордо поднятой головой, опираясь на руку Дэна Осборна.

Выказать боль – значит позволить им всем взять верх над ней.

Церемония была адом. Присутствовали президент и первая леди с соответствующей охраной. Присутствовали едва ли не все члены сената и палаты представителей США. Присутствовали все политические деятели штата, включая губернатора. Казалось, половина штата Миссисипи – да что там, половина Америки явилась проститься с достопочтенным сенатором. Епископальный храм Святого Андрея был переполнен. Сотни зевак запрудили примыкающие к храму улицы, где были установлены динамики, транслирующие траурные речи.

Едва войдя в церковь, Ронни оказалась в центре внимания. Она была Хестер Принн с алой буквой А на груди[15]. Она была библейской блудницей, побиваемой камнями.

Везде, где она проходила, все головы поворачивались в ее сторону, раздавались смешки и звучали обидные эпитеты.

Не раз и не два до нее долетало слово “шлюха”.

Атмосфера в церкви была страшно тяжелой.

Люди, которых Ронни знала не первый год, глазели на нее и обменивались замечаниями, едва понижая голос. Она была одна, если не считать стаи атаковавших ее репортеров (впрочем, полиция скоро вытолкала их наружу) да ее собственных телохранителей и помощников.

Когда она вошла, вся семья – Дороти, Марсден, Джоанн, Лора, их супруги и дети, а также первая жена Льюиса Элеонор – уже заняла центр первой скамьи. Высокие гости сидели рядом с ними, в порядке, строго соответствующем их положению в государственной иерархии. Адвокат Ронни, ее охрана и полицейские договорились, что Ронни отведут место на передней скамье, но с краю, ближе к выходу.

Чтобы ее можно было быстро вывести в случае необходимости.

Рядом с ее местом располагались места, предназначенные для ее отца и сестер, также прилетевших на похороны. Мать позвонила Ронни накануне вечером, выразила ей соболезнования и пообещала свою поддержку – в самых общих выражениях, однако сообщила, что не сможет присутствовать, так как ее муж болен. Ронни сочла, что это к лучшему. С тех пор как мать оставила семью, отношения между нею и Ронни отнюдь не отличались теплотой.

По приказу сурового Дэна Осборна Том – как и его родные, и Кенни – на похороны не явился. Чтобы не давать прессе новых поводов для пересудов.

Ронни понимала, что его появление рядом с ней на похоронах ее мужа выглядело бы вызовом всему обществу, полным безумием. Писаки не упустят столь благодатной почвы для злобных сплетен. И они будут навсегда пригвождены к позорному столбу.

И все же он был ей нужен. Она молча, но отчаянно звала его.

Ее отец Дейв Сибли, одетый в новый черный костюм, находился справа от нее, сестры Дебби и Лайза – слева. Дебби держала ее за одну руку, отец – за другую.

Дэн Осборн и его супруга, поджидавшая мужа в церкви, разместились рядом с Дейвом. Tea села рядом с Лайзой. Здесь же поместились Кэти и Майкл Блаунт. Они прекрасно знали, что рискуют навлечь на себя гнев хорошего общества, появившись в церкви в обществе прокаженной второй миссис Ханнигер. Больше к Ронни не приближался никто, за исключением охранников.

Она и ее близкие составляли как бы маленький остров, инородный в бурлящем вокруг океане.

Когда служба началась, Ронни закрыла глаза и стала мысленно прощаться с Льюисом. Он не был безупречным мужем, но он заслужил доброе прощание. Ронни вовсе не относилась к нему плохо; просто она не любила его.

Он не заслуживал смерти. Тем более такой смерти.

Ронни вздрогнула, потому что перед ее глазами опять встала жуткая картина.

Молись за нас, отче.

Она склонила голову и вместе со всеми нараспев повторяла слова молитвы, но не могла отделаться от ощущения, что все вокруг смотрят на нее. Даже во время молитвы она – бельмо на глазу у других людей.