– Ciamar a tha tu, mo chridhe? – спросил он вдруг. Этой фразой Джейми всегда начинал урок гэльского, но сегодня он говорил тише и словно бы мягче. «Как у тебя дела, дочь моя?»

Джейми легонько сжал ее длинные пальцы.

– Tha mi gle mhath, athair, – удивленно отозвалась та – обычно урок был после ужина. «Все хорошо, отец».

А он медленно протянул руку и положил ей на живот.

– An e’n fhirinn a th’agad? – «Это правда?»

Закрыв глаза, я медленно выдохнула, только сейчас поняв, что затаила дыхание. Не надо ничего рассказывать. Теперь ясно, почему он так напряжен – Джейми уже все знает; какой бы ценой ни досталось ему это знание, самое страшное позади, и с Брианной теперь он будет ласков.

Брианна не настолько хорошо знала гэльский, чтобы ответить, но она поняла, о чем он спрашивает. Она потрясенно уставилась на него, а потом прижала перевязанную руку к щеке и опустила голову, пряча лицо за волосами.

– Да, отец, – прошептала она. – Прости.

– Ладно, m’annsachd[13], – мягко сказал он, – все будет хорошо.

– Нет, не будет, – тихо, но отчетливо проговорила Брианна. – Ты же сам знаешь.

Джейми повернулся ко мне, однако понял, что я ничем не могу помочь. Глубоко вдохнув, он обхватил Брианну за плечи и легонько встряхнул.

– Я знаю лишь то, что мы рядом с тобой – я и твоя мать. И мы не дадим тебя в обиду. Никогда. Слышишь?

Брианна молчала; она сгорбилась, пряча лицо за распущенными волосами. Джейми погладил Брианну по щеке, потом пальцы скользнули к подбородку и заставили ее поднять голову.

– Лиззи говорит правду? – тихо спросил он. – Тебя изнасиловали?

Брианна тут же отстранилась и отвела взгляд, невольно сжимая кулаки. Этот жест выразил больше, чем любые слова.

– Я не думала, что она знает. Я ей не говорила.

– Она сама догадалась. И ты ни в чем не виновата, не смей даже так думать! Иди сюда, a leannan[14].

Он сгреб ее в объятия и неловко усадил себе на колени.

Дубовая скамья заскрипела под двойным весом; впрочем, Джейми, как обычно, сделал ее на совесть – она выдержала бы и шестерых. Брианна, какой бы высокой ни была, в отцовских руках выглядела малюткой; она прижалась лбом к его плечу, а он принялся поглаживать ей волосы и ласково бормотать, перемешивая английские и гэльские слова.

– Я найду тебе хорошего мужа… и славного отца твоему bairn[15]. Жизнью клянусь, a nighean.

– Я не хочу замуж, – сдавленно прошептала Брианна. – Я люблю Роджера, а он меня больше не захочет. Когда узнает…

– …то ему будет все равно. – Джейми яростно прижал ее к себе. – Если он порядочный человек, ему будет все равно. А если нет… значит, он тебя недостоин. Я тогда его в клочья разнесу и найду тебе мужчину получше.

Брианна прыснула, но смех тут же сорвался в рыдание, и она зарылась лицом в рубашку отца. Он баюкал ее, укачивал, словно она была маленькой девочкой с разбитыми коленками, а сам смотрел поверх ее головы на меня.

Когда Брианна мне все рассказала, я не плакала. Мать должна быть сильной. Однако сейчас она меня не видела, а Джейми на время взвалил мой груз на свои плечи.

Брианна тоже тогда не плакала, а теперь она цеплялась за отца и отчаянно рыдала: не столько от горя, сколько от облегчения. Джейми держал ее, позволяя выплеснуть боль. Он гладил ее по волосам, а взглядом успокаивал меня.

Когда я промокнула щеки рукавом, он улыбнулся мне – чуть-чуть, краешком губ. Брианна тоже затихла, протяжно вздыхая. Джейми погладил ее по спине.

– Я голоден, саксоночка. И, думаю, нам всем не помешает немного выпить.

– Хорошо. – Я откашлялась. – Сейчас принесу молока из погреба.

– Я сказал выпить, а не попить! – притворно возмутился он.

Не обращая внимания на его вопли и смешок Брианны, я открыла дверь и вышла.

Ночь была холодной, над головой висели яркие осенние звезды. Я не накинула пальто, и руки тут же пошли мурашками, но я неподвижно стояла, позволяя ледяному ветру обдувать лицо, чтобы смыть напряжение последнего часа.

Царила тишина, сверчки и цикады утихли: то ли умерли, то ли уснули вместе с мышами, скунсами и опоссумами; те-то уже давно погрузились в зимние грезы, спрятав от мороза косточки под толстым слоем жирка. В такие ночи охотятся одни лишь волки; сегодня даже они молча рыскали по мерзлой земле.

– Ну и что нам делать? – спросила я у бескрайнего темного неба.

Молчание, только ветер стонал в еловых ветвях, да мои собственные слова звенели в ушах. Что ж, наверное, это и есть тот самый ответ, на который я рассчитывала: что бы ни случилось, очередной удар судьбы отныне мы встретим вместе.

Когда я вернулась, они все еще сидели рядом, склонив друг к другу ярко-рыжие головы. Запах мази смешался с едким дымом горящей сосны и ароматом рагу из оленины – и я вдруг поняла, что умираю с голоду.

Я тихонько притворила дверь и опустила засов. Потом перемешала в очаге угли и принялась снова накрывать на стол; достала свежий хлеб, затем прошла в кладовую за сливочным маслом. И замерла, глядя на заставленные припасами полки.

«Доверься во всем Господу и моли его подсказать правильный путь. А если одолевают сомнения – поешь».

Этот крайне полезный совет дал мне один монах-францисканец. Я схватила банку со смородиновым вареньем, круглую головку козьего сыра и бутыль вина из бузины.

Комнату наполнял негромкий голос Джейми, и я позволила его звукам успокоить меня так же, как и Брианну.

– Когда ты была маленькой, я постоянно о тебе думал, – рассказывал он. – В той пещере все время представлял, как держу тебя на руках, такую крошечную, прижимаю к сердцу и пою песни.

– А что за песни?

Брианну едва было слышно за треском очага. Рука ее лежала на плече у Джейми, и указательным пальцем она изредка поглаживала длинную прядь его волос.

– Старые колыбельные, которые пела мне мама, а потом Дженни – своим детям.

– Спой, пожалуйста, – выдохнула вдруг Брианна.

Он замешкался было, потом стал негромко напевать на гэльском ей на ухо. Увы, у Джейми начисто отсутствовал слух; голос его то взлетал, то падал, и мелодия получилась совершенно немузыкальной – но при этом отчего-то успокаивала.

Я разобрала большую часть слов. Это была песнь рыбака, который молил морских тварей отдать жизнь ради пропитания его дочери… охотника, который просил лесных зверей поделиться теплой шкурой. Песнь отца – молитва, оберегающая от всех бед…