– Ну, как вы спали? – поинтересовалась я.

– Не очень хорошо, – ответила она. – Но ничего страшного, это нормально.

Она улыбнулась и снова прижала малышку к груди – легким движением, ни на мгновение не прекращая поддерживать головку, но при этом ловко ее поворачивая.

– Ты сама-то как себя чувствуешь? – спросила я.

– Так себе, – призналась она. – Все болит, но это было ожидаемо. И я счастлива. Все прекрасно.

– А как дела у нашей новорожденной? – Я потянулась к малышке, и моя рука замерла в нескольких дюймах от нее.

– Она – само совершенство, – ответила Марни.

– Я знаю, – улыбнулась я.

– Да, кстати, – сказала она, – хотела тебе сказать, пока не забыла: это немного странно, но я получила сообщение от той журналистки. Ну, помнишь ее? От той самой. Она оставила его вчера вечером.

Интересно, что в тот момент было написано на моем лице? Могу лишь сказать, что рука, которую я держала вытянутой, не дрогнула. Я почувствовала, как к горлу подступает тошнота, и поспешно сделала вид, что икаю, чтобы не выдать себя.

– Она опять объявилась? – спросила я.

– Она оставила мне сообщение.

– И мне тоже, – сказала я.

В палате вдруг резко похолодало. Волоски на моих руках встали дыбом, несмотря на то что я была в кофте. Я стиснула зубы, чтобы не стучали. Но Марни едва ли заметила во мне какую-то перемену. Она была всецело сосредоточена на Одри: белая хлопчатобумажная шапочка сползла той на глаза.

– Чего она хотела? – выдавила я.

Дурнота ощущалась не только в животе и в горле, но и в костях, и в мышцах тоже. Она была как волна, вздымающаяся в каждой клеточке моего тела.

– Понятия не имею, – хмыкнула Марни, поправляя шапочку на головенке Одри.

– То есть как это? – опешила я.

– Ты знаешь, – сказала она, – я не хочу о ней думать. Она неприятная женщина, а у меня сейчас в жизни масса приятных вещей. Не хватало только еще тратить на нее душевные силы.

– Ты ей не перезванивала? – спросила я.

Марни вскинула на меня глаза:

– Я даже сообщение заметила только сегодня утром. Вообще-то, я решила, что оно от моей матери. Иначе я и слушать бы его не стала.

– И?.. – не отступалась я.

Она стянула шапочку с головы Одри и смяла ее в кулаке.

– У нее слишком маленькая головка, – вздохнула она.

– Марни, – не сдержалась я, – да посмотри же ты на меня! Что там было? В том сообщении? Она что-то раскопала? Она по-прежнему занимается расследованием?

– Господи, Джейн… – Марни бросила в меня шапочкой, и та спланировала на голубое покрывало между нами.

– Что? – спросила я. – Неужели тебе не хочется знать, собирается она писать про нас снова или нет? Мне совершенно не улыбается перспектива опять попасть на этот ее чертов сайт, в особенности после того, что она написала в прошлый раз. А тебе? Неужели тебе совершенно все равно?

– Тебе нужно успокоиться, – сказала она. – Здесь неподходящее место. И вообще, что ты так из-за этого переживаешь? Ну подумаешь, какая-то журналистка пытается что-то раскопать. Если ей так хочется попусту тратить свое время – ради бога, пусть. Все равно она ничего не найдет, так что какое нам дело до того, чем она занимается.

Одри захныкала.

– О, нет-нет-нет, – заворковала Марни. – Так не пойдет. А ну-ка.

Она приподняла маленькое скрюченное тельце Одри, и я наконец-то выдохнула.

В том сообщении не могло быть ничего существенного. Никаких откровений, никаких улик, никаких разоблачений. В противном случае наш разговор с самого начала принял бы иной тон. Потому что Марни была не из тех, кто способен хранить какой-то секрет. Она была не из тех, кто копит все внутри себя до тех пор, пока не взорвется. Если бы она хотела что-то мне сказать, она бы сказала.

Но я позволила панике затмить мой разум и невольно подняла бурю в стакане воды, неосмотрительно продемонстрировав Марни свой страх. Я исходила из того, что она тоже напугана назойливостью Валери. Однако моя подруга не знала, что у меня есть веская причина бояться всех этих статей, сообщений и пристального внимания. Я самонадеянно подразумевала, что она по-прежнему знает и чувствует все то же самое, что знаю и чувствую я, и что все возникающие между нами недомолвки быстро устраняются, но, конечно, это больше не было и не могло быть правдой.

Нужно было вернуть разговор в мирное русло, скрыть свою тревогу, потому что недоумение Марни было совершенно справедливым.

– С ней все в порядке? – кивнула я на малышку.

Меня пугал зловещий контраст между правдой, которую могла обнаружить Марни, и этим крохотным островком полной безмятежности, со всех сторон отгороженным от мира голубыми шторками.

– Думаю, да. – И Марни снова прижала к себе Одри.

Она выудила из своего рюкзака, который был набит свернутыми комбинезончиками и умилительными носочками, еще одну крошечную шапочку и натянула ее на голову Одри.

– Прости, – сказала я. – Ты права. Нужно просто не обращать на нее внимания. В конце концов это ей надоест.

– Именно так, – согласилась Марни.

Явилась акушерка, чтобы осмотреть Одри, проверить ее слух и еще раз взвесить, перед тем как официально отпустить в большой мир за пределами больничных стен. Акушерка на сей раз была другая, не вчерашняя, а постарше, но тоже улыбчивая, по-матерински основательная, излучающая спокойную уверенность и теплоту. Я была благодарна ей за вмешательство.

– Ну и как вы будете добираться домой? – поинтересовалась она, остановив взгляд по очереди на каждой из нашей троицы.

– Я собиралась вызвать такси, – ответила я. – Вызывать прямо сейчас?

– Автокресло у вас есть? – спросила она.

Я кивнула на кресло-переноску, стоявшее в углу палаты.

– Отлично, – сказала акушерка. – Тогда вы готовы к выписке. – Она пощекотала Одри за пятку. – Ну, кто у нас тут самая счастливая маленькая сосисочка, которая сейчас поедет домой с двумя такими замечательными мамочками?

Я не стала ее поправлять.

– Джейн, – сказала Марни, когда мы ждали такси перед входом в больницу, – можно задать тебе один вопрос?

Она дрожала в своем летнем платье, несмотря на солнце.

– Конечно, какой угодно, – отозвалась я.

Одри, уже пристегнутая к своему креслицу и закутанная в одеяльца, захныкала, а потом чихнула.

– Ты сегодня сама не своя, – сказала она. – Тебя что-то расстроило?

– Со мной все в полном порядке, – заверила ее я.

– Это из-за той журналистки? – не отступала она. – Из-за ее сообщения?