– Буду, – отрезала я. – Еще как буду против.

– Ой, только не начинайте, – скривилась она.

– Вы только что намекнули, что преследуете меня, а теперь хотите сесть рядом – и что? Поговорить по душам? Нет. Мне это неинтересно.

– А вы, оказывается, любительница устроить драму на ровном месте, – усмехнулась она. – Вот уж не ожидала. Я думала, что вы будете вести себя очень сдержанно, даже безразлично, а тут такой фонтан эмоций! Разве не странно, учитывая, что это на самом деле никакая для вас не новость? Раз уж вы были в курсе, что я за вами слежу?

Это вывело меня из себя. Меня взбесил ее намек, что я веду себя как истеричка, ведь мне отчаянно хотелось продемонстрировать ей ровно противоположное: спокойствие, невозмутимость, самообладание.

Она как ни в чем не бывало опустилась на соседнее сиденье. Ее локоть соприкоснулся с моим, и узорчатый трикотаж ее топа защекотал мою голую кожу. Я чувствовала, как во мне разгорается гнев, и твердила себе, что должна игнорировать его и быть осмотрительной, действовать скорее расчетливо, нежели безжалостно.

Она вздохнула и провела рукой по волосам.

Руки чесались надавать ей пощечин, хотя я и знала, что насилием ничего не добьешься. Все в ней – самодовольная ухмылка, розовый топ, наглость – выводило меня из себя. Она обвинила меня в убийстве, причем не один, а целых два раза. Если верить ее клевете, я убила собственного мужа. А когда Марни наконец начала оправляться от своего горя и нашла в себе силы жить дальше, эта мерзавка, которая сидит сейчас рядом со мной, выбила почву у нее из-под ног, затормозив наше движение вперед.

– Вы должны выйти на следующей станции, – сказала я.

– Но тогда я так и не узнаю, куда вы едете, – заметила она и, поставив ногу на сиденье, принялась перевязывать шнурок.

– Вы могли бы просто меня спросить, – процедила я. – Тут нет ничего интересного. И честно говоря, если ваше расследование привело вас сюда, то вам определенно пора остановиться. Я еду к своей матери. Я навещаю ее каждые выходные и всегда езжу этим поездом.

– Где она живет?

– На конечной станции.

– А можно мне адресок?

Она заговорщицки мне улыбнулась, как будто мы с ней были заодно. Потом спустила ногу обратно на пол и стала поднимать и опускать пятку, не отрывая носка, так что на голени заиграли мышцы, а загорелое бедро слегка заколыхалось.

– Она живет в доме престарелых, – сказала я. – У нее деменция.

Я хотела казаться откровенной, словно мне нечего было скрывать, и поэтому добровольно выдавала ей информацию, чтобы произвести впечатление невиновной.

– Сочувствую, – произнесла Валери. – Это очень грустно.

– Что так? – спросила я. – Потому что она не сможет ничего вам рассказать?

На ее лице мелькнуло выражение потрясения.

– Нет! – возмутилась она. – Как вы можете говорить столь ужасные вещи? Это совершенно не так.

– Ага, как же, – буркнула я.

Я не знала, была ли она сейчас искренней. Да это и не имело значения.

Валери оглянулась через плечо, на ряды зеленых изгородей, проносящихся за окном.

– Вы считаете меня чудовищем, – сказала она. – Но это не так. Я просто знаю, что во всей этой истории что-то нечисто, и хочу это раскопать. И поэтому я должна продолжать то, что делаю. Боюсь, дальше будет только хуже.

Наверное, мое лицо исказилось, и, быть может, она прочла на нем страх, который гнездился в моей душе, потому что ее взгляд смягчился и стал почти сочувственным.

– Простите, – произнесла она. – Это прозвучало как угроза, да?

– А это было что-то другое? – поинтересовалась я.

– Да, вы правы, – согласилась она. – Наверное, так и есть. Вам кажется, что я уже приближаюсь к разгадке?

– Там не к чему приближа…

– Бросьте, – перебила меня Валери. – Вы знаете это ничуть не хуже моего. Вся ваша история шита белыми нитками. И она развалится на части, если потянуть за нужную ниточку. Я намерена отыскать ее.

– Вы ошибаетесь, – пожала плечами я. Прозвучало это неубедительно.

– Впрочем, я не считаю, что вы убили своего мужа, – сообщила она. – Если это вас утешит.

– Это меня не утешит.

– Я вам даже, пожалуй, сочувствую. Это тяжело.

– К этому привыкаешь, – отозвалась я. – Как к любому дерьму.

– О, я вас понимаю, – кивнула она. – Иногда мне приходится изрядно накачаться водкой, чтобы меня хотя бы немного отпустило… – Она принялась крутить серебряное кольцо, надетое на большой палец. – Я только что вспомнила про то сообщение. – Она поморщилась. – Я оставляла вам сообщение. На автоответчике. В общем, на следующее утро я чувствовала себя просто ужасно, не надо мне было столько пить. Но я говорила серьезно.

– Про то, что вы по-прежнему ведете ваше расследование? – спросила я. – Очень рада, что Марни даже не подумала слушать эту чушь, а сразу ее стерла.

Валери слегка склонила голову набок, и глаза у нее расширились. Я немедленно поняла, что сделала ошибку.

– Что вы хотите сказать? Что она не стала его слушать?

Я покачала головой.

– Я думала, она его прослушала, но не заинтересовалась.

Я ничего не ответила. Семейство, сидевшее напротив, сошло в Ричмонде. В самый последний момент перед выходом возникла небольшая суматоха: все ли взяли свои шляпы и рюкзаки, куда запропастился солнцезащитный крем, – и мать, смущенно улыбнувшись нам, поспешно потащила всех к выходу, пока двери не захлопнулись и поезд не отправился дальше.

Кондиционер чихнул, загудел и, на прощание свистнув, заглох. Без мерного гудения вентилятора и шипения охлажденного воздуха в вагоне внезапно стало очень тихо. Температура начала расти. Я встала, чтобы открыть окно, но оно было заблокировано. Как и все остальные окна.

– Ну что, принцесса? – раздался у меня за спиной мужской голос.

Я обернулась и увидела того самого скандалиста. Он уселся напротив нас, там, где еще минуту назад сидела семья.

Я осталась на ногах, ничего не говоря.

– Так что ты там блеяла?

Он говорил на повышенных тонах, и остальные пассажиры начали оборачиваться, внимательно глядя на нас и выжидая, чтобы понять, как будет развиваться ситуация. Может, они все это время слушали наш разговор? Если так, интересно, многое ли им стало ясно?

– Эй! – заорал он. (Валери внимательно рассматривала содержимое своей сумки.) – Раньше ты меня не игнорировала, а?

– Дальше по проходу есть свободные места, – произнесла я. – Вон там.

– Я не ищу, где мне сесть, ты не заметила, дорогуша? Я хочу поговорить с ней.

Валери упорно отказывалась поднимать глаза, роясь среди старых выцветших смятых чеков, перекладывая с места на место пустую бутылку для воды и телефон. Мне следовало бы уйти прочь, пусть бы разбиралась с ним самостоятельно. Но у нас, женщин, существует неписаный кодекс, который распространяется на общественные места и на общественный транспорт в особенности, и он предписывает нам объединяться в присутствии мужчин, которые представляют угрозу, поэтому я, разумеется, не задумываясь осталась рядом с ней.