— Кресенна…

— Нет. — Она потрясла головой. — Ты с самого начала не был честен со мной. Одно дело — хранить тайну пророчества, потому что звание предсказателя обязывает тебя к молчанию. Но теперь ты сообщаешь мне, что твоя судьба связана с судьбой мальчика, а это все меняет. Я думала, мы небезразличны друг другу; я думала, когда-нибудь ты полюбишь меня.

— Я уже люблю тебя.

— Я тебе не верю. Любовь подразумевает полное доверие.

«Если бы ты только знала», — хотел сказать Гринса. Порой он сам удивлялся, как у одного человека может быть столько тайн. Но это не помешало ему полюбить Кресенну. Он снова почувствовал желание все рассказать, окончательно покончить с ложью. И снова не нашел в себе сил сделать это. Возможно, он слишком долго скрывал правду и теперь уже не мог никому открыться. А возможно, он просто чувствовал себя уязвленным в ту минуту и потому не хотел довериться девушке. Так или иначе, он сказал только:

— Не хочешь — не верь. Но я действительно люблю тебя.

Кресенна повернулась к нему спиной, скинула халат и потянулась за своей одеждой. Очередная вспышка молнии осветила ее нежную бледную спину.

— Тебе незачем уходить, — тихо сказал Гринса. — Я сейчас уйду. Мне нужно просто собрать вещи.

Над городом прогрохотал гром.

Она надела блузку и тряхнула головой, высвобождая свои белые волосы из-под воротника.

— Нет. Я пойду. Я не хочу оставаться здесь.

Гринса глубоко, протяжно вздохнул, но ощущение удушья не проходило. Все случилось совершенно неожиданно, но сейчас казалось, что им с Кресенной с самого начала суждено было расстаться таким образом.

— Я вернусь, — повторил он, хотя понимал, что это уже не имеет никакого значения.

Кресенна на мгновение замерла на месте, бросила на него взгляд через плечо, потом кивнула. Она тоже это понимала.

Через несколько минут она оделась. Гринса зажег свечку и принялся машинально складывать свои вещи на кровать, чтобы потом уложить их в дорожную сумку. Главным образом он смотрел на Кресенну. Даже с растрепанными волосами и покрасневшими глазами — из которых, однако, не пролилось ни слезинки, — она оставалась для Гринсы самой красивой женщиной на свете. Она превосходила красотой даже Фебу. Он любил эту женщину не так сильно, как любил свою жену, — по крайней мере пока. Но за то недолгое время, что они провели вместе, он поверил, что сможет полюбить снова. А теперь он лишался такой возможности — и все из-за Тависа Кергского.

«Нет, — мысленно поправился он. — Тавис ни в чем не виноват. Не он заставил тебя явить именно такое, а не другое видение его будущего, и не он сделал тебя тем, кем ты являешься. Ты вступил на этот путь много лет назад, задолго до твоей встречи с Кресенной или Тависом».

— О чем ты думаешь? — спросила Кресенна. Она пристально смотрела на него и казалась очень печальной, очень юной и невыразимо прелестной.

— О том, что мне страшно жаль. О том, что я не хочу потерять тебя.

— Нам не обязательно расставаться. Если ты просто объяснишь мне…

Гринса помотал головой:

— Пожалуйста, не проси меня снова. Мне слишком больно каждый раз говорить «нет». Возможно, я все расскажу тебе, когда придет время. Я сам хочу рассказать, честное слово.

Кресенна опустила глаза и кивнула:

— Я знаю. — Она быстро обвела комнату взглядом, словно проверяя, не забыла ли здесь чего-нибудь. Потом направилась к двери и лишь на мгновение остановилась, чтобы легко прикоснуться губами к щеке Гринсы.

Он закрыл глаза, в последний раз вдыхая запах ее волос. Кресенна открыла дверь, но замерла на пороге. Гринса почувствовал, что она смотрит на него, но не повернулся.

— Что мне сказать Трину? — спросила она.

«Скажи, чтобы он заботился о тебе. Скажи, чтобы он каждый день напоминал тебе, как сильно я люблю тебя».

— Оставляю это на твое усмотрение. Объясняй мое решение покинуть ярмарку, как сочтешь нужным. Только не говори никому, куда и зачем я уехал. Пожалуйста.

— Хорошо.

— И еще, Кресенна…

— Да.

Гринса повернулся, и их взгляды встретились.

— Обязательно скажи Трину, что я вернусь. «И сама помни об этом».

— Хорошо.

Она еще несколько мгновений смотрела ему в глаза, потом вышла прочь и закрыла за собой дверь.

С минуту он стоял неподвижно, глядя на дверь в надежде, что она откроется вновь. Молния озарила комнату мерцающим светом, подобным неверным огням пляшущего на ветру костра. Гринса подождал, когда грянет гром, однако раскат раздался с задержкой. Гроза шла на убыль. Но дождь продолжался, мелкий и прохладный; порывистый ветер швырял капли в окно.

Гринса встряхнулся, словно пес, очнувшийся от долгого сна, а потом затолкал в сумку оставшиеся вещи. Он задул свечу и снова лег в постель, надеясь поспать еще пару часов. До Кентигерна путь был неблизкий — более шестидесяти лиг, — и он должен хорошо отдохнуть перед дорогой, чтобы оказаться на месте вовремя и успеть спасти Тависа.

Кресенне следовало пойти прямиком в комнату Трина, как она и обещала. Она страшно рисковала. Но хотя дело могло подождать до утра, она боялась растерять все свое мужество за несколько часов сна. Она должна была сделать это сейчас, пока боль не утихла и решимость не пропала.

Почти все время, что они были вместе, Кресенна чувствовала: Гринса что-то скрывает от нее, что-то более важное, чем пророчество о судьбе Тависа. Той ночью, когда он признался, что обладает еще одним магическим даром, Кресенне показалось, что он наконец открылся ей, но даже после этого все осталось по-прежнему. Теперь она понимала почему. «Наши с ним судьбы каким-то образом связаны». Внезапно Посвящение Тависа вновь обрело значение. Она отдала бы все на свете, только бы узнать, что прозрел Гринса в будущем, но она уже знала достаточно, чтобы понять, какую опасность оно представляет. «Я должна сделать это, — говорила себе Кресенна, — и не важно, какие чувства я испытываю к предсказателю».

Казалось странным, что он так и не выдал ей тайну пророчества. Это обстоятельство тревожило ее. Он был простым предсказателем. По крайней мере, так она говорила себе. Но в нем чувствовалось нечто таинственное, что привлекло бы к нему Кресенну, даже если бы ей не требовалось завоевать его доверие; нечто такое, что подчас избавляло ее от необходимости лгать, когда она лежала в его объятиях.

Некоторые ее соплеменники обладали даром внушения, мощной магической силой, позволявшей воздействовать на сознание и убеждать людей в чем угодно. Кресенна не относилась к их числу. Она никогда не нуждалась в таком даре. Мужчины находили ее красивой и доброй — особенно когда она им льстила или заставляла их поверить, что они ей нравятся. Она давно поняла, что от нее требуется совсем немного, чтобы заставить мужчин поверить в любую ложь. В первый вечер в «Серебряной чайке» она убедила Трина (даже он поддался обману), что неравнодушна к Гринсе, а потом убедила в этом и самого предсказателя. На следующий вечер, когда они с Гринсой ужинали вдвоем, она продолжала соблазнять его.