– Это Юлия? – взволнованно говорил голос. – Дочь Титуса Вруна?

– Да.

– Мы незнакомы, я сестра Ингрид. Жены вашего папы.

– Слушаю.

– Случилось нечто странное… не знаю, кому еще можно позвонить… я пыталась связаться с Розой, но она не отвечает.

– Вот как?

– Я получила очень странное письмо. Ингрид пишет, что уезжает за границу. Одно дело – сказать такое Розе в сердцах, и совсем другое – действительно уехать.

– Так вы не знаете, уехала она или нет?

– Вот, письмо передо мной. «Решила уехать за границу на неопределенный срок». Так и написала. Буквально. Получается, она сбежала, от всех сбежала. Но разве это возможно?

– Не знаю.

– Я даже в полицию заявила. Еще до того, как получила письмо, вчера.

– И что они сказали?

– Кто?

– Полиция. Что они сказали?

– Сказали, что это обычное дело. Что человек, как правило, объявляется через несколько дней.

– Понятно.

– По-моему, они просто значения не придали. Словно жизнь женщины не стоит их усилий.

– Но наверное, они правы и люди обычно объявляются сами.

– А вы ничего не слышали? Титус… Ничего не слышал?

– Насколько мне известно, нет.

– Что ж, извините за беспокойство, Юлия. Но меня так потрясло письмо… Ужаснуло.

– Все обойдется.

– Как… Как дела у вашего отца?

– Без изменений.

– Печально. Очень печально это. Я знаю, что сестра была очень счастлива с ним. Наверное, она не в себе, раз такое выкинула. Затмение нашло. Если б я только знала… Может, она улетела в Бразилию? Наша сестра там живет. Сесилия. В Рио. Мне удалось с ней связаться, но и она ничего не знает.

– Понятно.

– Как вы думаете, а можно ли выяснить, куда именно она уехала? Я бы отправилась за ней, поговорила… Она не в себе, это ясно. Что если позвонить в авиакомпанию? Или в аэропорт? Ответят мне? Или это конфиденциальная информация?

– А что если тут банальная история, – сказала Юлия. – Вдруг она сбежала с другим?

Женщина в трубке задохнулась.

– Возможно, вы плохо знаете свою сестру, – продолжала девушка. – Думаешь, что знаешь человека как облупленного, а на самом деле…

– Я знаю ее! – крикнула Мария. – Мы с Ингрид знаем друг о друге всё!

– И все же она типичная соблазнительница.

Эти слова были напрасны, но Юлия не могла сдержаться. Манерой говорить Мария так напоминала Ингрид, тот же провинциальный говорок.

– Соблазнительница?

– Отец ведь был женат, счастливо женат на Розе. А потом нарисовалась ваша сестра и разрушила их счастье.

– Для Ингрид ваш отец был единственной любовью в ее жизни, – сдавленно пробормотал голос в трубке.

– Простите. Я не знаю, где она. Но, похоже, она все-таки уехала.

Томас подумал, что все-таки стоило позвонить Розе, предупредить. Может, она переехала. Когда они разговаривали в последний раз? Он не помнил. Но точно до его встречи с Майей. По крайней мере, открытку он отправил, должна была уже получить. Что же он там написал? Что-то про сюрприз?

Они сидели в автобусе. Томас укрыл Майю своей джинсовой курткой. Двести двадцать крон за билеты до Стокгольма! Сперва показалось, что не расслышал, пришлось переспросить водителя. Тот улыбнулся:

– Давно дома не был, да?

– Верно, но… Двести с лишним крон!

Надеялся, что Майя не поняла их диалог. Он рассказывал ей о своей стране. О холодах. О дороговизне. Но не хотелось травмировать ее столкновением с суровой реальностью сразу после долгой дороги, она и так бледная, почти прозрачная от усталости. Пусть привыкнет постепенно.

Он смотрел в окно, переживая, что знакомство со Швецией для Майи получилось не очень веселым. Мимо мелькают сплошные промзоны да остатки грязного снега. Она прежде не видела снега. В диковинку. Но никаких эмоций не проявляла. Должно быть, от усталости. Спросила лишь:

– Где ты родился?

– В Стокгольме.

– Да, но где именно?

– В Королевской больнице. Мы проедем мимо, но не знаю, видно ли ее с шоссе.

– А в какой день недели?

– Что?

– В какой день недели ты родился?

– Понятия не имею.

Серьезный взгляд:

– Спрошу твою маму. Она должна рассказать о твоем рождении все.

Майя сдавала комнаты в своем домике у реки. Bed and breakfast[35]. Там они и встретились. Она была на несколько лет старше и скрывала это до последнего момента. Он узнал лишь перед самым отъездом, когда листал ее паспорт.

Разница в возрасте его не смущала. Ему всегда было легко с женщинами постарше. Да по Майе и не скажешь. Кожа у нее нежная, гладкая как шелк. Невысокая, едва до подбородка ему.

Первый раз входя в нее, он боялся, что сделает ей больно. Она вскрикнула, но он так и не понял, от боли или от наслаждения. Однако желание пропало. Тем вечером она рассказала о своих детях. Два мальчика, пяти и восьми лет. Живут у родственников на севере страны.

– Почему? – удивился он.

– Им там лучше. Намного лучше.

– Скучаешь по ним?

– Иногда. Не разрешаю себе думать об этом.

Томас заметил, что Майя ждала расспросов. Кто отец детей? Не у него ли они живут? И один ли отец у мальчиков? Странно, но его все это не волновало.

Он остался у нее, стал помогать. Майя давно мечтала открыть небольшой ресторанчик, и Томас построил помещение. Непритязательное, с крышей из гофрированного железа, с барной стойкой, которую он сложил из плоских валунов, облицевал ракушками. Кафе быстро стало набирать популярность, и не только среди юных бэкпекеров[36]. Заходила к ним и публика посерьезней. В основном европейцы, но бывали и американцы, и канадцы, и австралийцы. Вечерами Томас доставал гитару. Он написал для Майи песню, и она любила петь ее – без стеснения выходила к публике в своем коротком белом платье. Голосок у нее был забавный, тоненький, жалобный. Она будила в нем инстинкты защитника. И в то же время была капризна.