Приняв очередную стопку, Сашка опустил голову на руки и зарыдал. Маргоша погладила его по голове:

— Ну хватит тебе, Сашка, родненький… Ну хватит, ну… ну перестань, ну?! — А дальше женщина сказал, что-то для нее вообще невероятное: — Ну выпей еще, что ли…

Сашка поднял заплаканное лицо.

— Да пойми же ты, Маргошенька! Жить мне не хочется и не можется. Я виноват в том, что случилось… Я!

— Ну почему? Ты же не мог знать о пожаре.

— Если бы я остался на конюшне, ничего такого не было…

— Ага! Сгорел бы тоже! Вместе с Кармелитой.

— Ну и пусть! Так бы лучше было. Зато сейчас не мучился б! Эх, где ж тебе все понять! Я ведь Кармелитушку нашу в три годика уже на лошадь посадил. Сам! Этими вот руками!

— В три годика? — ахнула Марго. — Она-то сама не испугалась?

— Она никогда ничего не боялась. И посадил я ее на такую клячу, которая несла ее тихо, плавно… кляча-то была смирная… Мы ее потом чуть подкрасили да на развод продали…

Марго налила ему еще стопку водки. Сашка выпил залпом не закусывая.

— Кармелитка… помню… еще говорила: «Надо же, как на карусели!» Вот такая была смышленая, умненькая… в три годика! А уж как выросла… И умница, и красавица… А я пошел на это дурацкое представление! И все загубил… Конюшня сгорела… вместе с Кармелиткой… — и снова заплакал.

— Сашка… ну успокойся, ну милый, перестань, не убивайся так. Горе — да, конечно, страшное горюшко. Но ты ни в чем не виноват, не надо плакать.

— Я — конюх. И я за все отвечаю, что на конюшне происходит. Вот ведь и огнетушитель столько раз собирался на более видное место перевесить. Да так и не сделал… Нет мне прощения. А как подумаю о Рамире, сердце вообще кровью обливается. За что ему столько бед на его голову?

— Да, ему сейчас тяжело.

— А мне, думаешь, легче? Рамир, он же мне, как брат! Кармелитушка, как племяшка… А она… в огне… ты понимаешь?

— Ладно. Выпей, помяни.

Сашка хлопнул большую рюмку. И вдруг замер, как будто прислушиваясь к себе.

— Все, Маргошенька. Все. Больше сегодня пить не буду. Как бы тяжело ни было. Мне ж еще лошадей перегнать на другую конюшню. Так что хватит. Пошел я, делом займусь.

— Иди, родненький. Иди.

А когда Сашка ушел, Маргоша задумчиво произнесла:

— Да-а-а. Он же от выпивки никогда в жизни еще не отказывался. А тут… Надо же так переживать. Бедный мой… И за что нам горе такое?..

* * *

Приоткрылась дверь гостиничного номера. Сначала показалась бутылка шампанского. А вслед за ней появился Игорь. Лицо его сияло улыбкой?

— Ба-бах! — Он дернул бутылкой и издал звук, имитирующий выстрел шампанского. — То-моч-ка! Это я.

— Ну что? — нетерпеливо спросила она.

— По-бе-да! — сказал Игорь торжествующим шепотом и начал напевать нечто маршеобразное.

— Ну?! Что там на улице? Говори, говори, поподробнее.

— Слушай! В городе только и говорят о пожаре на конюшне Зарецкого!

— Так?! Ну мерзавец этакий, не тяни?! Что говорят?! Только о пожаре, больше ни о чем?

— А еще говорят, что погибла там дочка Зарецкого… КАРМЕЛИТА!!!

Тамара расплылась в улыбке, бросилась на шею любимому:

— Игорь! Игорь!!

Поцеловавшись, они отпустили друг друга. Игорь выстрелил шампанским. На этот раз по-настоящему. Чокнулись, выпили.

— А вообще, странно, — сказал вдруг Игорь.

— Что? Что именно?

— Если вдуматься… мы убили человека… точнее, я… И как, вот вообще по классике мы проходили… Как там? «Преступление и наказание». Это должно было меня всего перевернуть. Так же? А у меня почему-то внутри ничего не шевелится…

— Не шевелится, потому, что ты не осознал еще, — заметила Тамара. — Ничего, еще догонит.

— А у тебя большой опыт?

— Нет, не большой. Тем более если бы ты застрелил или, например, перерезал ей горло…

— Да перестань! Какие страсти ты говоришь!

— Какие там страсти? Просто жизненная правда. Ты же глаз ее не видел во время убийства… В этом все дело. Ты всего лишь усыпил ее хлороформом и нежно уложил спать. А потом просто поджог конюшню…

— Ничего себе просто. Я же ее хлороформом усыплял, и она билась в моих руках. И я знал, что будет дальше. А потом, когда я все поджигал, она там лежала, совсем недалеко от огня.

— Это все не то, — покачала головой Тамара. — Вот если бы ты видел ее живые глаза, которые медленно-медленно угасают…

— Ладно уж. Что сделано, то сделано. Что об этом говорить. Нам тут не до киллерских эстетствований. Мы избавились от Кармелиты. Теперь на очереди Астахов.

Тамара метнула в его сторону недовольный взгляд. Игорю это не понравилось.

— Не понял! Что ты на меня так смотришь? Ты же мне обещала!

— Помню, помню… Игорь, но все же. Коля — мой муж… Мы с ним лет двадцать прожили.

— Том, нам сейчас не до этих нежностей! Давай задушевные воспоминания оставим на потом. Иначе все теряет смысл. Если мы не убьем Астахова, то зачем убивали Кармелиту?

— Знаю, знаю, но я не могу ничего сейчас решить. Не могу.

— Ну а когда? Когда ты сможешь решать? Он еще проживет сто лет!

— Игорь, я понимаю, понимаю. Раз уж мы встали на эту дорожку, нужно идти дальше. Другого выхода нет…

— Вот и чудно, что понимаешь. Скажи, у тебя есть какой-нибудь план? Ну насчет Астахова?

— Давай, я расскажу тебе обо всем в свое время. Ладно?

— Только не тяни.

— Нет, тут уж извини. Игорь, нам придется потянуть, хочешь ты того или нет.

— Почему?

— Игорь, вот сколько лет мы с тобой знакомы, а я не перестаю удивляться этой твоей черте. Что ж ты вперед дальше одного шага не смотришь. Если Астахов погибнет сразу вслед за Кармелитой, это вызовет подозрения, особенно после того, как огласят завещание.

Игорь задумался и вынужден был признать правоту подруги.

— Да, пожалуй, ты права. Это и вправду, стремно выглядит. Я как-то и не подумал.

— А надо было. Так что пока ждем. Пусть страсти все эти улягутся, а потом будем что-то решать с Астаховым.

— Ну ладно, ладно. Убедила. Подождем. Только я тебе все время буду напоминать.

— Ха! Кто бы сомневался? Но есть и еще одна беда. Кое-кто нас уже подозревает.

— Кто?

— Антон. В театре он подслушал наш с тобой разговор по телефону и устроил мне допрос.

— Черт бы его побрал! Никогда не думал, что собственный сын будет мне мешать.